Тираны - страница 16

Сводка этих впечатлений ясно показывала, что большинство населения придерживается русофильской ориентации, предпочитает большевиков украинцам и, во всяком случае, старую русскую культуру новой украинской. Среди наблюдений на местах было много курьезного, чисто народного и весьма характерного для настроения данного момента. Так, были заявления с протестом, что брошюра напечатана по-украински: «Мы говорим по-хохлацки, а читаем по-русски». Были заявления такого рода: «Почему у Хетьмана папаха (в которой он был изображен на снимке), а не корона? Нам хозяина дай в короне, как следует!» Другие радовались, что он в военной форме, и говорили - этот порядок наведет. Портреты покупались охотно, гораздо охотнее брошюр. Накупив брошюр, еврей с базара вырезал портреты гетмана, приложенные к брошюре, и продавал их тут же по два карбованца, тогда как вся брошюра стоила пять гривен.

На оплату книгонош и на их разъезды требовались деньги. Мы истратили на них более 16 000 карбованцев, и денег больше не было. Все министры и чиновники, разводя руками, говорили шепотом о тех миллионах, что тратят большевики на пропаганду на Украине, но сопротивлялись движению дела об ассигновке упорнее щирых украинцев (самостийников), засевших на вторых должностях в канцеляриях и тоже саботировавших, как только мое дело попадало в их руки.

- Поверьте моей седой бороде, - говорил мне премьер-министр Лизогуб, хватаясь за свою бороду и теребя ее, - что из этого ничего не выйдет. Я старый земец…

Это был его обычный аргумент, к которому он всегда прибегал, когда не знал, что возразить.

Немцы, узнав о моих хлопотах и, вероятно, знакомые с постановкой этого дела при моем пресс-бюро, предложили ассигновать на дело пропаганды 300 тысяч из своих сумм, но я счел это неудобным. Тогда они прислали в подарок 300 000 портретов гетмана, отпечатанных в Германии.

Требовалось помещение для Государственного Украинского художественного театра. Его долго искали и, наконец, решили реквизировать только что заново отделанный и перестроенный театр, предназначавшийся под оперетту, труппа для которой была уже законтрактована. Среди владельцев и антрепренеров труппы был редактор «Последних Новостей» г-н Брейтман, единственной газеты, напечатавшей биографию гетмана и вообще державшейся доброжелательного тона к гетману. Уже этого одного было достаточно, чтобы реквизировать этот театр миролюбиво, на что владельцы и соглашались, требуя 300 000 карбованцев отступного для расплаты по ремонту, перестройке и ликвидации труппы. Несмотря на хлопоты за них немцев - последним, впрочем, Палтов угрожал личным письмом гетмана к Вильгельму (это случилось после визита П. П. Скоропадского в Германию), - театр был захвачен без оплаты убытков, понесенных предпринимателями и владельцами.

Как я уже говорил, приезд А. П. Скоропадской ожидался в Киеве с нетерпением. По приезде Александры Петровны, ее в тот же день посетили оба иностранные представителя, немецкий главнокомандующий фельдмаршал ф. Эйхгорн и австрийский посланник граф Форгач. Приехали они одновременно, и оба старались пересидеть один другого, чтобы остаться наедине для более интимной беседы с глазу на глаз. Пересидел фельдмаршал ф. Эйхгорн. Александра Петровна действительно обладала характером, была от природы умна, начитана, с умом слегка ироническим. Она слишком любила мужа, чтобы стать его ментором. Она многое, вероятно, считала несоответствующим моменту, даже смешным, но снисходительно соглашалась и помогала сама, лишь бы доставить удовольствие мужу. Часто прикусив губы, чтобы скрыть ироническую улыбку, она принимала участие в церемониях маленького гетманского двора.

Скоро стало ясно, что ничего не переменится. Киев, с его полуинтеллигентным обществом, был не совсем удачным пунктом для формирования нового здорового государственного начала. Давать такое определение Киевскому обществу, мне кажется, не слишком опрометчиво. Не говоря уже об общей политической безграмотности, большинство киевлян жило театрами, концертами, посещениями друг друга и кафе. Базар и рыночные слухи полагались в основу общественного мнения, создаваемого на текущий день, газеты несколько сглаживали слухи раннего утра, принесенные прислугой, но за день телефон и встреча с знакомыми перевертывали снова вверх дном все, что было рассудительного в этом «общественном мнении».