Том 1. Стихотворения - страница 23
На том холме, где сходятся дороги,
Ведущие на запад и на юг,
Построив нас по боевой тревоге,
Держал нам речь угрюмый политрук:
«Довольно мы шатались по болотам!
Пусть здесь придется, по любым подсчетам,
На каждого по нескольку смертей,
Но дальше нам назад дороги нету, —
Мы так должны вцепиться в землю эту,
Чтоб выступила кровь из-под ногтей!
Откуда ни пришли вы — все равно,
Отныне все вы — только ленинградцы.
Вы поглядите да поймите, братцы,
Чтó защищать нам ныне суждено!»
Я не впервые видел стены эти,
Неву, сады и линии оград,
Но в то мгновенье в небывалом свете
Предстал передо мною Ленинград.
Он весь был в легкой предвечерней дымке,
Над шпилями алели облака,
На стенах, словно розовые льдинки,
Блестели стекла, целые пока.
С тех пор таким и снился мне ночами
Непобедимый город мой родной,
Во всем великолепье и печали
Возникший в то мгновенье предо мной!
_____________
Я в зимний день из госпиталя вышел.
Шатало, и мотало, и мело,
И хлопал толь на госпитальной крыше,
Как раненого ворона крыло.
Меня б, пожалуй, вовсе доконало,
Меня б метелью вовсе сбило с ног,
Но мне за пачку «Беломорканала»
Шофер попутный в кузов сесть помог.
Он высадил меня на повороте
(Ему направо). Он промолвил так:
«Сначала через кладбище пройдете,
А там уже до города пустяк».
Я шел сквозь вьюгу, напрягая силы,
Опять шатало и сбивало с ног,
И вдаль тянулись братские могилы,
Как насыпи неведомых дорог.
О, кладбища жестоких дней блокады
В морозной фосфорической пыли!..
Там смерть перехлестнула чрез ограды
Волнами свежевскопанной земли.
Там по тропе, шатаясь, точно пьяный,
К могиле плелся с заступом старик,
Там в стороне стоял у черной ямы
Большой, брезентом крытый грузовик.
Там под лопатой, как руда, звучала
Промерзшая болотная земля,
А вьюга выла злобно, одичало
И заметала трупов штабеля...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Был грозен и печален этот город,
Тонувший в полумраке и снегу.
В нем поселился голод. Но не голод
Им властвовал, а ненависть к врагу.
_____________
Я, спотыкаясь, брел по снежным грудам...
Сквозь сумрак проступая ледяной,
Как бы преображенный страшным чудом,
Развертывался город предо мной.
Я видел: вмерзли в лед автомобили;
Воронки видел — значит, здесь бомбили;
Я видел трупы под мостом на льду.
Я видел — и не верил.
Так в бреду
Бредешь сквозь дебри снов невыносимых,
И на уста наложена печать, —
И ты проснуться хочешь — и не в силах,
Ты крикнуть хочешь — и не закричать.
_____________
Забылись дни сердечных треволнений —
Теперь, казалось, только от свинца,
Лишь от войны стальных прикосновений
Мужские разбиваются сердца.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Поди спроси у кладбищ Ленинграда,
У Мги и у Синявинских болот,
В какую цену стала нам блокада,
Что стоил Ленинграду этот год?
Но мы, пройдя и голод, и метели,
Постигли свой торжественный удел:
Враги для черной гибели созрели,
И мы созрели для великих дел.
Все то, чему на мирных школьных партах
Учились мы немало лет подряд,
На нивах битв и на военных картах
Нам стало ближе и родней стократ.
Мы полюбили новою любовью,
Сильнее прежней, чище и нежней,
Родную землю, политую кровью,
Изрытую копытами коней.
Нас не свалил ни голод, ни усталость,
Но пред врагами все сгущалась мгла, —
Их зрелость в битвах обратилась в старость,
А наша юность — в зрелость перешла.
_____________
Мы двое суток шли вперед с боями.
Черны, кровавы снежные луга...
На третьи сутки вырос перед нами
Поселок Н. — опорный пункт врага.
И командир сказал нам:
«Трудновато
Шагать нам третьи сутки под огнем,
А все ж придется взять его, ребята!
Войдем в него — тогда и отдохнем».
Нет, нам не страх, а гнев теснил дыханье!
Мы с дальней цели не сводили глаз,
И смертоносных молний полыханье
В пути не останавливало нас.
Мы шли по следу огневого вала,
Пьяны высокой ярости вином,
А впереди гудело, громыхало,
Вилось вьюном, ходило ходуном.
Там было нашей силы средоточье,
Там воздух был от пламени багров,
Взлетали в небо проволоки клочья
И рушились накаты «бункеров».
Как близок путь — и как смертельно долог,
Как долог путь на огненном ветру!..