Том Уэйтс: Невиновны во сне: Интервью / Сост. М. Монтандон - страница 10

— Нет мяса, — пожаловался в микрофон саксофонист.

Уэйтс скомандовал в свой микрофон:

— Убери верхние на саксе.

Служащие начали снимать стулья со столов: стук, лязг, грохот. Луч рампы прорезал зал, выхватил сцену, погас, Уэйтс спустился со сцены. Он одет в черное; в клубе темно, и его присутствие выдает только рыжий огонек сигареты.

Первый выход собрал полный зал и прошел очень хорошо. Уэйтс спел одну из своих новых песен: «Step Right Up»[49] — быстрый скат из бессвязных выкриков торговца («Эй, ты, будешь гордиться, качество что надо, на дно не пойдет, имя на плаву... распродажа предновогодняя... чистая торговля... обгоревшая мебель, увози хоть сегодня... без всякой подзаводки») и несколько раз выходил на бис.

В перерыве мы спустились в подвальную комнату, где обнаружили Уэйтса за столом с бутылкой пива. Он замкнут и выглядит старше своих лет: худой, угловатый, с длинным лицом; в тени от полей шляпы задумчивые глаза. Он улыбнулся, прохрипел любезное приветствие и рассказал, что бросал школу в Лос-Анджелесе и в Сан-Диего. Родители работали учителями.

— В школе у меня была куча неприятностей. Ругался с учителями. Злостный нарушитель. От родителей никакого сочувствия, ведь они и сами учителя. У меня пропадал весь день из-за того, что я до четырех утра работал в ресторане. Был посудомойщиком, официантом, поваром, вахтером, сантехником — всем сразу. Меня там звали Скоромерок. По воскресеньям вставал в шесть часов, мыл, чистил и натирал полы. Там был хороший музыкальный ящик, играл «Время рыдать» и «Я не могу тебя разлюбить»[50]. У нас дома было старое пианино, но я к нему и близко не подходил. Боялся. Когда стукнуло семнадцать, его решили выкинуть, а я приволок в гараж. Стал следователем по клавишам. Любопытно же, откуда берется мелодия. Если хотел освоить новую тональность, сочинял мелодию в этой тональности. В Сан-Диего ходил в «черную» школу, там играли только музыку черного хит-парада — Джеймс Браун, Supremes, Уилсон Пикетт, — но через них я усвоил много всяких несочетаемых музыкальных влияний: джаз, Гершвин, Портер, Керн, Арлен, Кармайкл, Мерсер, Луи Армстронг, Стравинский, Преподобный Гэри Дэвис, Джон Херт «Миссисипи»[51]. Пока рок-н-ролл был на высоте, я относился к нему сдержанно. Раньше читал Хьюберта Селби, Керуака, Ларри Макмертри, Джона Речи, Нельсона Олгрена[52]. Сейчас все больше меню и дорожные знаки. Мне нравился разговорный жанр, комики: Уолл и Кокс, Гарри Хипстер, Родни Данджерфилд, Редд Фокс, Лорд Бакли[53]. Работал на бензоколонке, только крупным ремонтом не занимался: заедет миссис Фергюсон и попросит переставить колеса; детям чего-нибудь за доллар; залить бензина, динь-динь. Еще я работал в ювелирном магазине, водил грузовик для развозки, такси, машину «Тропик» с мороженым. Служил пожарным на мексиканской границе, в основном на лесных пожарах. Пил кофе, играл в шашки, листал «Плейбой», бросал дротики. Потом в Лос-Анджелесе устроился швейцаром в ночной клуб, стоял у дверей и слушал все подряд. Блюграсс, комиков, фолк-сингеров, струнные группы. Тогда же стал подслушивать в ночных кофейнях, о чем говорят люди — водилы «скорой», таксисты, дворники. Я изучал их как вечерний смотритель, потом стал писать — с оглядкой. Думал, в какой-то момент смогу перековать все это во что-то внятное, добавить значение.

Примерно в это же время Уэйтс начал выступать. Зрители не раз давали ему понять, что терпеть его не могут.

— Бывали вечера, что как будто зубы рвешь, — признался он.

Сейчас все меняется.

— Работа артиста — это торговля. Теперь я вижу всю подноготную. Один выходной в две недели. В выступлениях главное — репетиции; если я не буду каждый вечер притаскивать что-нибудь новое, я скоро выдохнусь. Как мартышка на шесте. Так и подтягиваюсь каждый вечер, что-то добываю. Для меня это очень важно, отсюда вышло много песен. Моя творческая манера практически не изменилась. Разве только глаза держу открытыми немного дольше. По-прежнему люблю жить в отелях. В случайных отелях. В Лос-Анджелесе обитаю в номере за девять долларов, знаю ночлежки во всех городах. Дешевые отели гораздо больше напоминают мне дом, чем те, где чистота и санитария. Они как-то человечнее. Там даже помнят, как тебя зовут. Если в три часа ночи приспичит поесть, спускаешься вниз, и дежурный за стойкой даст тебе половину сэндвича. В «Хилтоне» такого не дождешься.