Трагедия в ледяной пустыне - страница 17

Около 6 часов в тот же день, когда матросы ели свою рыбную похлебку, за ними приехал Андросов с двумя своими товарищами. Он привез им дохи и сапоги из оленьих шкур и значительное количество мороженной рыбы, которую матросы с радостью сейчас же стали уничтожать. Между тем Андросов складывал их вещи на сани. Наконец они отправились в путь и, проехав километров 20, остановились у двух юрт. Якуты сейчас же занялись матросами: вымыли им лица и руки.

«Большой котел с олениной стоял на огне, — рассказывал потом Норос, — и скоро нам было предложено при помощи самых дружеских жестов и знаков принять участие в общей трапезе. Утолив свой голод мы должны были попробовать и чаю. Затем на пол разостлали несколько оленьих шкур и все улеглись спать. То была первая покойная ночь, — замечает Норос, — проведенная нами со времени оставления капитана».

Андросов привез Ниндемана и Нороса на стойбище тунгусов, направлявшихся из мест летнего своего пребывания в Кумах-Сурт, куда матросы с ними прибыли 24 октября. Еще дорогой по направлению в Кумах-Сурт они пытались поставить в известность туземцев относительно оставшихся в дельте товарищей, но их не понимали, а они… не находили способа и уменья объяснить своим спасителям, что еще необходима немедленная помощь с их стороны, чтобы спасти остальных.

Передвигаясь с тунгусами 24 (12) октября в виду острова Столбового, матросы не смогли воспользоваться случаем спасти остатки партии, наконец, прибыв в Кумах-Сурт, еще раз упустили его, мотивируя это тем, что «решительно не представлялось ни одной удобной минуты» для того, чтобы навести снова мысли тунгусов на заботивший их вопрос.

Из Кумах-Сурта Ниндеман пытался отправить телеграмму посланнику США в Петербург. Здесь осведомленность, которой он однажды там похвастался, вдруг изменила ему: в 80-х годах прошлого столетия только г. Иркутск был связан с Петербургом телеграфной линией, расстояние же между Кумах-Суртом и г. Якутском в 1929 километров, Якутском и Иркутском в 2770 километров, телеграмма должна была идти с нарочным эстафетой[40]. Сколько же времени должна была идти телеграмма из Кумах-Сурта в Петербург? Можно ли было от нее ждать, если не немедленной помощи, то во всяком случае скорой помощи? Повидимому и сам автор телеграммы не ожидал от этой попытки, по собственному же выражению, «ничего путного». Но она случайно, все-таки, восстановила связь между партиями, так как попала 26 (14) октября в руки Кузьмы Еремеева, который, исполняя поручение Мельвиля, через Кумах-Сурт направлялся в Булун. Он сообразил, что все иностранцы должны быть с одного судна и потому доставил «телеграмму» Мельвилю.

Кстати сказать Ниндеман принял Еремеева за офицера и «начальство» из Булуна. Но каково же было его удивление, когда 29 (17) октября, прибыв в Булун, он увидел в качестве начальства другое лицо — казачьего командира Бишофа. Он долго сомневался в правах Бишофа, пока тот не показал ему в доказательство шпагу и мундир.

Здесь матросы объявили, что они были найдены Андросовым через 22 дня после того, как расстались с своей партией. Возможность спасти капитана и всю партию им казалась немыслимой. На самом деле, Ниндеман и Норос были найдены не через 22 дня, а всего только через 13 дней, как расстались с Де-Лонгом: 9 октября (28 сентября) — 22 (10) октября.

Нельзя отнять от Ниндемана и Нороса мужества, стойкости в страданиях, но нельзя и видеть в них героев, людей самоотверженных. Де-Лонг в них обманулся, как и остальные товарищи, которые возлагали на них все свои надежды на спасение и провожали троекратным «ура».

У. Джильдер в своем описании путешествия в Сибирь для поисков экспедиции капитана Де-Лонга посвятил Ниндеману и Норосу целую главу. Как сочувственно не описывает автор их положение, как не извиняет их промах, он ничем не оправдает отсутствие проявления ими энергии, распорядительности, силы воли в тот момент, когда была сделана ставка на жизнь оставшихся товарищей. Нельзя это оправдать и невозможностью столковаться с тунгусами. Тот, кто сталкивался с тунгусами и якутами, знает, как удивительно восприимчив, сметлив тот и другой народ. Нам нет нужды приводить в подтверждение этому выдержки из сочинений Миддендорфа, Маака, Чекановского, Бунге и друг. Е. Ф. Скворцов, работавший в Ленско-Колымской экспедиции в 1909 году, пишет, что в тунгусах и юкагирах есть что-то благородное: помочь и выручить из беды они готовы всегда, не надеясь на вознаграждение. Бесспорно, Ниндеман и Норос могли спасти одиннадцать оставшихся товарищей, но они этого не сделали.