Трансцендентная сингулярность души - страница 12

Я неумело попытался перекреститься. Нечисть, увы, не исчезла. Да нет, сколько не крестись, это не поможет, если в Бога не веришь. А если попробовать поверить?

– Господи! Помоги, если ты есть! – воскликнул я мысленно во сне.

И тут предо мной из ниоткуда возник диск света. Я сразу осознал, что это и есть Бог. Диск был как бы далеко, но в то же время довольно близко. Диаметром он казался не более метра. По его краям были видны интерференционные радужные кольца. Его яркий свет не ослеплял, но пронизывал черноту пространства и указывал путь.

Я почувствовал, что диск притягивает. При этом я не чувствовал веса тела. Была вроде бы только душа, которая начала движение. Тут я сообразил, что если сольюсь с диском, то уже не вернусь. А ведь у меня осталась куча важных дел. Перво-наперво, надо завершить в лаборатории научное исследование «Антистарина»…

– Боже! Погоди меня забирать!

Ответа не последовало. Диск продолжал сближение.

– Эй! Господь! Подожди! У меня ж сколько песен ещё не написано и не спето!

Диск, однако, становился всё ближе и ближе.

– Бог! Ты что: не слышишь?! Я пока не хочу покидать белый свет!

Диск был уже совсем рядом. В душе моей не было страха. Было только острое сожаление, что не всё успел сделать в своей жизни, что хотел.

– Я воскликнул: Боже милостивый! Иегова! Яхве! Ярило! Или как там тебя! Разве не должен человек за жизнь хотя бы один раз по-настоящему кого-нибудь полюбить? У меня достойной любимой женщины за всю жизнь не случилось. Дай мне шанс хотя бы в этом!

И тут безмолвно раздался в ответ такой вердикт: ВСЕ ВСЕГДА ВСЁ НЕ УСПЕВАЮТ.

Я печально осознал, что мои аргументы не приняты.

И тут я почему-то вспомнил, что вечером не допил бутылку пива. И так мне жалко стало, что пиво пропадёт и что я уже никогда не смогу ощутить в горле свежий глоток холодного янтарного напитка, так мне стало обидно, так я искренне огорчился, что – проснулся.

Я встал с дивана, прошлёпал босиком по темной комнате к холодильнику, вытащил бутылку и, ощущая бесподобный кайф, допил до дна. Будем жить!

Недавно по телеканалу «Культура» литературный критик Наталья Иванова сравнила Достоевского с Богом. Не знаю, кто назначил эту экзальтированную Наталью на должность литературного критика (уж не сам ли Господь?), но, позвольте спросить, какой же это критик, который хвалит? Критик должен подмечать недостатки, а не петь дифирамбы. Да и вообще сравнение писателя с Богом кощунственно и безнравственно, даже с моей атеистической точки зрения.

Когда-то в школе мне пришлось прочитать «Преступление и наказание». Не могу сказать, что я был в восторге. Тягомотно, скучно, занудно, мрачновато, многословно. Когда потом кое-как осилил «Идиота», то почувствовал идиотом себя. На сотнях страниц жутко мелодраматического текста герои болтали, вздыхали, краснели, лили слёзы, наносили друг другу визиты и оскорбления, а под конец – никакой развязки: всё та же болтовня и т. п.

И я зарёкся читать Достоевского. Ну, не мой это писатель. Пусть он для кого-то великий, гениальный и т. д., а для меня его тексты – словоблудная жвачка.

Но недавно мне пришлось-таки прочесть сразу два его произведения. А приключилось это вот каким образом. На литературном кружке я имел неосторожность обмолвиться, что у Достоевского мне не нравится напряженка с чувством юмора и мелкотравчатость тем. «Ничего подобного!», – хором воскликнули несколько активных членов кружка и посоветовали мне прочесть «Село Степанчиково», где якобы искромётный юмор, и «Бесы», где якобы масштабнейшая тема.

Ладно, думаю. Может, я не прав. И прочитал. Кое-как. Скулы воротило от зевоты. Но я честно дочитал оба «шедевра» до конца. Хотя, признаюсь, кое-где пропускал целые абзацы. И, как мне кажется, ничего не потерял.

«Село» была написано Достоевским в зрелые годы, сразу после возвращения из ссылки. Настроение у него в то время было не столь мрачное, как обычно. Вот он и разрешил себе немного повеселиться.

Фабула «Села» сводится к тому, что легкомысленный (не в смысле легкомысленного поведения с дамами, а в смысле легкомысленности поступков и мыслей) молодой человек из Петербурга приезжает в гости к горячо любимому (благо, что далеко живущему!) дядюшке в деревенскую глушь. Дядюшка – бывший гусар, а ныне помещик – демонстрирует хлебосольство, щедрость души, тонкость чувств и т. д. и т. п. При этом абсолютно не склонен к абстрактному мышлению, анализу и логике. Выпучивает глаза, заливисто хохочет, спорит горячо, влюбляется всем сердцем и прочее и прочее. В общем, колоритнейший персонаж. Но, вот беда, этим благороднейшим человеком помыкает некий пожилой приживалка – Фома Фомич, хитрый, наглый и изворотливый. Помыкает он не только дядюшкой, но и всей его многочисленной роднёй и друзьями, дружно кучкующимися возле обильного обеденного стола. И все эти застольные герои то пылко обнимаются, то пикируются колкостями, то смачно целуются, то насмерть ссорятся, то со слезами умиления мирятся, то хлопают дверьми, то нежданно возвращаются, то ревут и расстаются навек, то вновь радостно встречаются… Причём, все поводы для их разнообразных жизненных проявлений ничтожно смехотворны. В конце – русский хэппи-энд: все всех прощают, все всех обнимают; дядюшка женится на молоденькой красотке, а не на старой богатой карге, к которой спервоначалу все его подталкивали.