Третье поколение - страница 4

В хату вошел хозяин.

— Реквизиция была. Скажите, товарищ, а теперь реквизиций не будет?

— Я только не понимаю, товарищ... — вновь загово­рила женщина. — Конечно, мы, как говорится, люди про­стецкие, обо всем спрашиваем. Зачем, к примеру, тро­гать религию? Царя скинули, панов прогнали, ну и лад­но. А религия при чем? Все ж таки без религии нельзя человеку, он все равно что зверь, если не чувствует над собою бога. Человек должен в сердце жалость к дру­гому иметь. А без бога как же он будет?

— Так есть бог, или только нужно, чтобы он был?

— Как же так — нет бога?! Только что веры всякие бывают. А среди них одна должна быть правильная. Вот, скажем, русская вера. В ней больше всего обмана. «Мощи, мощи!» — кричат. Возьмут несколько костей, об­ложат их ватой, обмажут воском — и кланяйся, и молись! А потом большевики правильно сделали. Как посмо­трели на весь этот обман, так и... Ведь и католическая вера тоже всегда над мощами смеялась. Наш Толик, когда был в армии, сам видел эти мощи.

Женщина смутилась. Она пожалела, что лишний раз необдуманно напомнила о своем сыне.

— А вы католики?

— У нас пополам. Я сама католичка, а муж право­славный.

Тут заговорил хозяин:

— Я всю свою жизнь из хлопот не вылезал. Иному кажется, если у кого что есть, так оно ему с неба го­товое свалилось. Мне давно еще, когда я с военной службы вернулся, сам пристав советовал в стражники подаваться. А только я не захотел: натура у меня такая, что не могу я с плетью или со штыком над человеком стоять. А полицейский только тем и кормился. Я люблю с людьми по-хорошему. Жили мы с отцом на участке за лесом — вы, когда шли, видели ту деревню. Я тот участок продал, купил вот этот. Здесь как раз панская земля в сельскую клином врезалась, то и дело потравы случались. Вот пан ее и продал. Денег у меня не хва­тало, я в местечке было лавочку открыл, а потом стал коров и свиней перекупать. Расплатился с долгами, зем­лю начал людям исполу сдавать, а сам пошел к тому же пану управляющим. Пять лет прослужил, а потом тут построился. Немало труда было положено... Беспокой­ство-то какое... А теперь все это будто так, до поры до времени... Надо бы постройки осмотреть, изгородь почи­нить... Да вот, может быть, поспокойнее станет: война, разруха...

— А что же вы при поляках свой хутор не осмо­трели? Ведь спокойно было. И власть была твердая,— сказал Кондрат Назаревский, поглядывая на хозяина.

Тот вдруг умолк. Больше он о себе уже не загова­ривал. Только про пана сказал:

— При всех властях теперь нелегко — известно, вой­на. При поляках приезжал сюда пан, тот самый, у ко­торого я землю купил. Обнищал за это время и он. Еще в начале революции удрал из своего имения и жил в нашем городке, в уезде. Незадолго до поляков поехал я однажды в город, встречаю его, а он первый со мною здоровается. Достал из кармана кисет, стал цигарку свертывать и говорит мне: «Вас я своим табаком не угощаю». Закурил он, а я по дыму чую — странный ка­кой-то табак. «Что это вы, спрашиваю, курите?» — «Виш­невый лист», отвечает. И показал. Смотрю — правда.

— Боже мой, боже! — отозвалась хозяйка.

— Бедный пан! — покачал головой Кондрат Наза­ревский.

Пошли к подводе. Запряженная лошадь была высо­кая, тощая — кожа да кости, с казенным клеймом на бедре. Переднюю ногу, согнув в колене, она держала на весу.

— У нее нога болит?

— Болит. Ее на той неделе солдаты бросили на до­роге, за лесом, а я подобрал и малость отходил. Авось как-нибудь довезу вас. Не пропадать же вам тут без подводы. Поедем помаленьку. Но, малый!

Сильно припадая на переднюю ногу, лошадь трону­лась с места.

— У меня самого, — продолжал хозяин, — лошади неплохие, да вот в разгоне все. Две в обозе, а третью взяли знакомые в деревню снопы возить. Что ж, надо людям помочь. Сам кое-как управился. Овес только вот еще не скошен.

Лошадь едва двигалась, на каждом шагу опуская голову чуть не до самой земли.

— Где ваши лошади? — Кондрат соскочил с телеги и остановил клячу. — Сейчас же давайте свою лошадь!

— А где я ее возьму?

— Вам лучше знать.

Скуратович слез с телеги и облокотился на передок.