Третье советское поколение - страница 28

— Нет, наша отрасль науки отличается от математики тем, что в ней господствует дух коллективизма. Наши ученые и студенты, как правило, работают большими группами, — подчеркнул Скринский.

— Каков возраст сотрудничающих с вами студентов? — спросил я.

— В среднем студенты начинают учиться в 17 лет. На последних курсах, когда им 21–22 года, уже можно судить об их потенциальных возможностях, — пояснил он. — Как правило, студенты приобщаются к научной деятельности еще до окончания учебы. Многие из тех студентов, которых мы опекали и которые помогали нам, стали впоследствии кандидатами физико-математических наук, а некоторые даже избраны членами-корреспондентами и действительными членами Академии наук СССР.

— Мы занимаемся не только исследовательской, но и производственной деятельностью. Например, мы производим новейшее промышленное оборудование.

К 1978 году институт сконструировал и изготовил 45 ускорителей (дезинфекторов) десяти различных модификаций, которые используются в СССР и других странах (включая Японию). Этот ускоритель особенно эффективен в уничтожении насекомых и их яиц в зерне. Я поинтересовался у Скринского, не проявили ли желания приобрести этот ускоритель американские фирмы?

— Это планировалось, но до возникновения последних политических осложнений. К сожалению, в США научные и торговые связи поставлены в зависимость от политики, — ответил он.

Валентин Пармон — высокий, атлетического сложения молодой человек с голубыми глазами. Он нетороплив и очень мягок в обращении с людьми. Может быть, поэтому его слова особенно убеждают и трогают.

Пармону сейчас 33 года, он доктор физико-математических наук, заместитель директора Института катализа. Кроме того, он возглавляет группу из 14 научных работников, которая ведет исследования в области новых источников энергии. Пармон познакомил меня с лабораторией, в которую входит его группа. Здесь трудятся 40 человек, причем примерно половину из них составляют женщины. Я спросил у Пармона, связана ли его научная деятельность с производством. По всей видимости, вопрос показался ему наивным — занимаясь наукой, нельзя рассчитывать на получение немедленных результатов.

— Видите ли, — ответил он, — наш коллектив работает над долгосрочной научной программой.

Он помолчал, затем пристально посмотрел на меня и произнес:

— Мы работаем на будущее. А будущее означает мир.

В 1980 году Пармон выезжал в США для участия в научной конференции в городе Болдер (штат Колорадо). Американские коллеги очень тепло принимали его, но спираль гонки ядерных вооружений уже начала раскручиваться, часы уже начали отсчитывать обратное время, возвращая его к дням «холодной войны».

— Научное сотрудничество между нашими странами заметно сократилось. Грустно сознавать это, — сказал Пармон. — Прежде наш институт поддерживал тесные отношения с американскими коллегами. Мы ежегодно принимали у себя 10 ваших специалистов и такое же число наших направляли в США. Это приносило огромную пользу. Мы ближе знакомились друг с другом, общались — ведь и ученым «ничто человеческое не чуждо». Так было. А что теперь? — Он задумался. Затем продолжал: — Вот, например, такой факт: в прошлом году одна из американских корпораций заключила с нашим институтом соглашение. По этому соглашению мы должны были провести комплексные экспериментальные работы (дело в том, что ни в США, ни в какой-либо другой стране нет нужного для этого оборудования). Мы же располагаем таким уникальным оборудованием, в том числе специальным ускорителем. Но эксперименты были сорваны — их «загубила» политика.

Пармон иронически усмехнулся и добавил:

— Не знаю, кому от этого стало хуже — нам или той американской корпорации? У американской администрации это называется «наказать нас»!

Спустя некоторое время он вернулся к начатому разговору.

— Прошу понять меня правильно. Мы всегда выступали за самые тесные контакты, и не мы виноваты в том, что они сошли на нет. Мы желаем жить в мире и дружбе со всеми народами. К сожалению, мы не можем сказать того же о вашей стране. Слишком много кризисных ситуаций в мире лежит на совести американцев. И порой они не прочь свалить свою вину на других. Я ездил в США для обмена научным опытом, а меня засыпали вопросами об Афганистане. При этом те, кто спрашивал меня, часто толком даже не знали, где находится эта страна. Столь же слабо они были знакомы с историей афганского народа. И уж совсем неизвестна им была история наших отношений с Афганистаном. Американская печать совершенно не информирует читателей об этом. А между прочим, Афганистан был одной из первых стран, с которыми молодая Республика Советов установила дружеские отношения. С тех пор мы никогда не вмешивались во внутренние дела этого государства. Думаю, что Афганистан — лишь предлог для конфликта с нами. Приведу такой пример: все знают, что взаимный обмен печатными научными трудами — это полезное дело. Такой обмен принят среди ученых всего мира. В прошлом году я запросил копию научной статьи одного из американских ученых, на что получил уведомление правительственного чиновника США, в котором черным по белому было написано: обмен научными статьями запрещен до тех пор, пока Советский Союз не уйдет из Афганистана. Что это — наивность или злонамеренность?