Третий Медведь - страница 5

Он пытался держать в голове жуткие картины приближающейся зимы, потому что страх далекий помогал бороться с нынешним страхом.

— Если бы не я, Третьего Медведя могло и не быть, — сказал Хорли Ребекке перед уходом. Это Хорли не позволил сжечь ведьму, настояв на ссылке.

— Глупости, — ответила Ребекка. — Не забывай, что она — всего лишь старуха, живущая в лесу. Не забывай, что она ничего тебе не сделает.

Она словно прочитала его мысли. Но теперь, вдыхая тяжелый лесной воздух, Хорли начал сомневаться насчет ведьмы. И в самом деле, болезнь не уходила из деревни, пока ее не выгнали.

Хорли старался не думать ни о чем, кроме глины под подошвой, кроме чистого, темного аромата коры, земли и воздуха. Вскоре он пересек задушенный грязью ручеек. Тот словно бы служил границей, за которой лес стал еще темнее. Стихли крики зябликов и крапивников. Высоко над собой он видел ястребов, кружащих над вершинами деревьев. Свет пробивался сюда мутный, словно болотная вода.

Здесь, глубоко в лесу, он набрел на дверь.

Хорли остановился перевести дух — после того как взобрался по небольшому подъему. Держа руки на бедрах, он осмотрелся и увидел ее — дверь. Посреди леса. Дубовая, она заросла грибами и мхом, и все равно, казалось, мерцала, словно была сделана из стекла. Сквозь землю, сквозь опавшую листву, червей и жуков, на дверь сочился некий свет. Он был едва уловимый, незаметный, и поначалу Хорли решил, что ему почудилось.

Выпрямившись, он крепче сжал копье.

Дверь стояла сама по себе. Рядом не было ничего, сделанного руками человека, — ни развалин, ничего.

Хорли подошел поближе. Ручка оказалась изготовлена из меди или какого-то другого желтого металла. Он обошел дверь кругом: та крепко стояла в земле и сзади выглядела точно так же, как и спереди.

Хорли понимал, что если это и был вход в дом старухи, значит, она несомненно была ведьмой. Рука его оставалась твердой, но сердце замерло, и он с неистовой силой задумался о зиме, о сосульках, горьких холодах и бесконечных снегопадах.

Несколько минут он ходил вокруг двери, размышляя, что делать. Еще минуту стоял, взвешивая все за и против.

«Для того и существуют двери, чтобы их открывали», — подумал он наконец.

Затем ухватился за ручку, толкнул — и дверь открылась.

Некоторые события обладают собственным ощущением времени и собственной логикой. Хорли знал это по смене времен года. По выращиванию урожая и рождению детей. Знал это по самому лесу, и, хотя бесконечный кругооборот, через который тот проходил, часто казался непонятным и неразличимым, он в то же время имел свои правила, свой собственный календарь. Начиная первыми ручейками талой воды и заканчивая последней скачущей лягушкой осенью, мир хранил тысячи загадок. Никто из людей не в состоянии постичь их все.

Когда дверь распахнулась, он оказался в комнате, какую и следовало ожидать в лесной хижине — с очагом, ковром, полками, горшками и котелками на деревянных стенах да креслом-качалкой — и увидев это, Хорли вмиг решил, что не стоит даже задумываться, почему это здесь оказалось и даже как это здесь оказалось. И именно поэтому, понял он, ему удалось сохранить рассудок.

Ведьма сидела в кресле-качалке. Она выглядела старше, чем помнил Хорли, словно со времен их встречи прошло многим больше года — ровно столько они не виделись на самом деле. Черное платье, словно сшитое из золы и сажи, облегало ее обвисшее тело. Она была слепой и посмотрела на Хорли пустыми глазницами.

Слышалось какое-то жужжание.

— Я тебя помню, — сказала она. Голос был одновременно шепотом и карканьем.

Жужжание не прекращалось. Оно исходило, понял наконец Хорли, от роя черных шершней, кружившего над головой старухи. Они махали крыльями так быстро, что их едва можно было заметить.

— Ты — Хашкат, жившая в Громмине? — спросил Хорли.

— Я тебя помню, — повторила ведьма.

— Я — старейшина Громмина.

Старуха сплюнула в сторону.

— Того самого Громмина, откуда вышвырнули бедняжку Хашкат.

— Они сделали бы и худшее, если бы я им позволил.

— Они сожгли бы меня, была бы их воля. А все, что я знала — это парочка заклинаний и кое-какие травы. Просто за то, что я не была одной из них. Просто за то, что я хоть чуть-чуть повидала мир.