Третья линия - страница 8

«Ещё как отравился», — подумал Виктор Аркадьевич, а вслух сказал: — Кто-то атаку отбивает, а ты сидишь, руки ниже колен. У тебя же винтовка при себе, помог бы друзьям. Им твоя помощь сейчас ой как нужна.

— Не могу… — натужно произнёс солдат. — Я же дезертир. Сбежал я с фронта, понимаешь? А что с оружием сбежал, так это ещё хуже.

— Кто сбежал? Куда? Ты сейчас на третьей линии обороны, выполняешь важное поручение. Сам видишь, какой ворох дров наколол. Мне пришлось бы неделю мудохаться, а теперь у меня баня готова, хоть сейчас затопляй. Вернёшься в часть, доложишь по всей форме: в грязи сидеть не будем, в тылу имеет место банно-прачечный комбинат.

— Точно, так и скажу!

Несостоявшийся дезертир поднялся из-за стола. Свой автомат он держал не как деревяшку, а как положено держать оружие. Двумя пальцами осторожно выбрал в мисочке самую большую черничину.

— Бери ещё, — предложил Виктор Аркадьевич.

— Мне хватит. Да и на позицию пора. А тебе, вам — спасибо. Вправили мозги, а то как наваждение какое нахлынуло.

— Так оно и было. Наглотался лепунского дурмана. А тут — полчаса чистой жизни, и в голове просветлело. Желаю удачи, и чтобы война закончилась поскорее, но не бегством, а победой.

Первый пациент ушёл, Виктор Аркадьевич даже не понял, куда и каким образом. Зато скоро стало ясно, в чём состоит его работа. Встретить человека, попавшего под удар незнакомого оружия, вызывающего острый приступ безразличия, и дать ему возможность прийти в себя. Ведь все контуженные когда-то пришли на войну добровольцами, их было не трудно привести в норму. Кому-то было достаточно выспаться на сеновале, кому-то сходить на подобие охоты со своим ружьём, а вернуться, никого не подстрелив, зато с полным мешком боровиков. Большинство выздоравливало за день или два, хотя Константин по прозвищу Шумок прожил под присмотром Виктора Аркадьевича целую неделю. Каждое утро он брал самодельную удочку и отправлялся на рыбалку. Ни реки, ни озера поблизости не было, имелся только худосочный ручеёк, никакой рыбы в котором ожидать не приходилось. На этом ручье, неподалёку от деревни была устроена запруда из замшелых камней. Там поток разливался, образуя не то озерцо, не то лужу размером десять на двадцать пять метров и глубиной метра полтора. В этом водоёме водились карасики, которых Шумок вылавливал к восторгу бабы-Клавиного кота.

По счастью, Шумок пришёл в чувство прежде, чем водоём, носивший звучное имя «Пахомова купальня», окончательно обезрыбел.

В скором времени Виктор Аркадьевич уверился, что вполне освоил новую работу. Тут жизнь и стала подкидывать один сюрприз за другим.

Вновь появился Котыч, но на этот раз из «Неспешной помощи» выгрузили носилки, на которых без сознания лежал раненый пехотинец. Закрытые глаза, серое запрокинутое лицо; не надо быть врачом, чтобы понять, насколько тяжело состояние больного.

Следом за Котычем из машины показалась худая и бледная женщина. Она хотела взяться за ручки носилок, но Виктор Аркадьевич ей не позволил и на пару с Котычем втащил носилки в дом.

— Лизочка, койку приготовьте, — негромко сказал Котыч, — вот здесь, в маленькой комнатке.

Лиза побежала к машине, а Котыч негромко и торопливо пояснил:

— Лиза у нас медсестра. Над кроватью розетку вызова поставим, понадобится, она придёт.

— Каким образом?

— Она умеет. Дело в том, что она — тень. В реальной жизни у неё ребёнок тяжело болен, его и на полчаса бросить нельзя, поэтому Лиза в добровольцы пойти не может. А сердце ноет, хочется помогать всем. Вот и получился этакий карамболь. Она осталась там, а сюда пришла её тень. Любви у Лизаветы хватает на дочку и весь мир в придачу. Понял теперь, чем тень живого человека отличается от тени, что оставляет лепун? Только по душам с ней разговаривать не надо, не поймёт. Делом поможет, а высокие материи не по ней.

Виктор Аркадьевич глаза проглядел, пытаясь понять, что в Лизавете особенного, но ничего не обнаружил. Она исполняла обязанности сиделки, немногословно отвечала на прямые вопросы и, насколько можно судить, никогда не начинала разговор сама. Есть в русском языке такое выражение: одна тень осталась. Лизавета и была такой тенью.