Три черепахи - страница 34
Лучший способ отвести от себя подозрения в убийстве изобрести было трудно. Коротков обезоруживал следствие, психологически одним шагом заняв неуязвимую позицию. Казалинского он мог не опасаться, Каза-линскому эту карту бить было нечем. Не станет же он в отместку сознаваться, что действительно склонял Короткова к убийству и что тот по его просьбе утопил Перфильева.
И это еще не все. Коротков своим заявлением построил для следствия прочный мостик к автомобильной аварии, к ее причинам.
— Почему вы умалчивали об этом на допросах? — спросил наконец Журавлев.
— Побаивался. Надо было все обдумать, — с хладнокровной откровенностью ответил Коротков.
— Казалинский, вы признаете, что склоняли Короткова к убийству Перфильева?
— Чушь! Бред собачий!
— Спокойно. Значит, не признаете?
— Нет.
— Вам было известно о намерений Перфильева явиться с повинной?
— Нет. Это все сказки. База — да, согласен, виноват, судите. А это — нет.
— Относительно базы вашего согласия не требуется. Там все доказано документально. Перейдем к аварии. Вы, Коротков, высказали на допросе подозрение, что тормозные шланги на вашей машине подрезал Каза-линский. Подтверждаете эти свои слепо?
— Да.
— Вы говорили, что мотивом действий Казалинского служило желание избавиться от вас как от свидетеля и соучастника в преступных сделках.
— Абсолютно правильно.
— В свете вашего предыдущего заявления мотивы действий Казалинского выглядят несколько иначе. Как вы считаете?
— Да не резал я никакие шланги! — криком перебил размеренный диалог Казалинский.
— Я не у вас спрашиваю. Отвечайте, Коротков.
— Все понятно. Из-за одних только взяток зачем ему такой грех на душу брать?
Журавлев обернулся к Казалинскому.
— Теперь вопрос к вам. Шланги вы не резали собственной рукой. Но я уже объяснил: экспертиза точно установила, что их резали принадлежащим вам ножом, сделанным из бритвы. Это является достаточным доказательством вашей причастности. Вашу машину приводил для проверки на базу некий молодой человек. Кто он? Как его фамилия?
Он ответил просто:
— Я вам тоже объяснял: не знаю, два раза всего виделись.
— Это, наверно, Борька, — сказал Коротков.
— Кто такой Борька? — спросил Журавлев у Казалинского.
Тот стукнул кулаком по столу так, что стенографистка вздрогнула.
— Гаденыш ты проклятый!
— Кто такой Борька? — повторил Журавлев.
За Казалинского ответил Коротков:
— Племянник его.
— Фамилия?
— Чего не знаю, того не знаю.
— Как фамилия вашего племянника? — спросил Журавлев, обращаясь к Казалинскому.
— Петров, — ответил тот странно вдруг севшим голосом. Как будто в легких у него не было воздуха.
— Иванов, Петров, Сидоров? — насмешливо спросил Ковалев.
— Это сын моей сестры, Петров.
— Где живет?
— В Северном микрорайоне.
— Адрес?
— Ломоносова, двенадцать, квартира тридцать четыре.
— Он в городе?
— Должен быть.
Ковалев записал адрес и вышел.
— Ну что ж, достаточно, — заключил Журавлев.
— Я свободна, Николай Сергеич? — спросила секретарша.
— Да, Галина Александровна. Спасибо.
Конвойный увел Казалинского. Для Короткова надо было вызвать конвойного и санитара. Журавлев позвонил, и они быстро явились.
Потом он собрал свои папки, взял магнитофон, запер кабинет и отнес ключ секретарше.
— Ну и терпение у вас, Николай Сергеич! — сказала она. — Я и то вся измочаленная.
— Что же делать, Галенька, — извиняющимся тоном отвечал Журавлев. — На том стоим…
Омерзительно он себя чувствовал после этой очной ставки.
Вечером Журавлев допрашивал Борьку. Тот поначалу отпирался, утверждал, что не приезжал на базу на машине Казалинского. Пришлось провести процедуру опознания.
Привезли Румерова, пригласили с улицы двоих более или менее похожих на Борьку молодых людей. Румеров четко опознал его. И Борька незамедлительно во всем признался. Его арестовали.
Домой Журавлев шел вместе с Синельниковым, Пешком им было минут двадцать, они жили на одной улице, только в разных домах. Журавлев рассказал Синельникову об очной ставке, обо всем, что выяснилось.
— Не ухватишь его, — сказал Синельников.
— Ты про Короткова? — спросил Журавлев.
— Про кого же…
Журавлев потер подбородок смятым носовым платком, который держал в кулаке.