Три дня одной весны - страница 72

Не переставая, лил дождь.

Слышно было, как Юнус с тяжким вздохом вернулся на свое место.

— Ни к чему было, — сказал в непроглядную темноту Анвар.

— Что делать, брат мой! — помолчав, отозвался Юнус. — Неразумный человек обольщает себя надеждой.

— И вы поверили, что он не проливал кровь? Лжет он, проклятый! Вчера один из моих товарищей именно его пулей был убит. Такие, как он, ко всему безразличные, хуже врага. Прикажет ему хозяин — он ребенка в колыбели задушит!

— Не мучай себя, брат мой, — тихо проговорил Юнус. — Каждый пожнет то, что посеял.

Дробно стучал по крыше дождь месяца хамал, и рокотал вдали гром. Гроза продолжалась.

— Брат! — сказал Анвар.

— Слушаю тебя, — отозвался Юнус.

— Я все думаю… Как это Таманно под дождем и ветром пришла к вам, в Пойгахджо! Не испугалась…

— Любит она тебя.

— Сейчас, верно, места не находит. И мать ее больна…

— Хорошая она девушка, Таманно. И тебе хорошей женой будет.

— Хотел в начале лета сватов послать.

Юнус промолчал. И снова навалилась на Анвара тоска. Неужто не бывать ему никогда с Таманно?! И никогда он не пошлет к ней сватов, никогда не возьмет за руку и не приведет в свой дом? Какое страшное слово: никогда!

— Брат! — опять позвал он.

— Да, — ответил Юнус.

— Вы говорили, что Зариф Барака в райцентр отправится…

— Да, он должен был не мешкая выйти в дорогу.

— Через перевал?

— Конечно.

— Длинная дорога. Он через сутки, не раньше, будет на месте. Ущельем надо было идти.

— Я ж объяснял тебе: те скорпионы из-под циновки… Халил и Ато… перекрыли нижнюю дорогу. Из села никого не выпускают.

— Странно, — задумчиво промолвил Анвар. — Ну, я понимаю, Ато — он человек состоятельный. И Хомид — у него земля, скот, доходы… Но Халил? Ведь он не богат.

Юнус вздохнул.

— Ты же знаешь, Анвар, — мягко, как ребенку, сказал он.

— Из-за сестры? Но одно дело враждовать со мной из-за того, что Сабохат вышла не за него, а за вас, и совсем другое — служить Усмон Азизу!

— Есть люди с черным сердцем, — произнес Юнус — Халил из их числа.

Тяжелое молчание наступило в хлеве, где томились пленники. Изредка между ними возникали короткие разговоры — о Шокире, например, который, узнав, быть может, о несчастных событиях в Нилу, сейчас спешит на помощь; о том, что если это так, то он уже к утру должен быть в селе; и о том, что обидно, что  о н и, пролив столько крови, останутся безнаказанными. Юнус, правда, утверждал, что в этом светлом мире всякого творящего зло рано или поздно постигнет кара, и Анвар, поразмыслив, с ним согласился.

О многом надо было успеть подумать ему. Страшно представить, что эта ночь может стать для него последней… Раненая нога мозжила; Анвара бросало то в жар, то в холод, и, прикоснувшись ладонью ко лбу, он решил, что заболевает. Будь он дома, мама уложила бы его в постель и напоила горячим сладким чаем. Мама, мама! Как она будет без него?

«Мальчишка, — с презрением сказал он себе, — лучше бы ты обнял черную землю на том заброшенном выгоне. По крайней мере, не испытывал бы  т а к о г о  позора».

Он вспомнил Шафката Рамазанова, своего самаркандского учителя, подарившего ему кожаное пальто в теплой подкладкой, которое хоть немного согревает его сейчас, в затхлой сырости хлева.

«Учись, — говорил ему Рамазанов, щуря чистые, как безоблачное небо, глаза. — Твой народ на тебя надеется».

Анвар неслышно простонал. И Амонов надеялся на него, и Каримов… и жители Нилу, которых он должен был избавить от жестокостей Усмон Азиза, — все надеялись на него, а он, будто жалкий раб, валяется в хлеву, на полусгнившем сене.

«Хватит! — прикрикнул он на себя. — Надо заснуть, набраться сил…»

Анвар покрепче завернулся в кожаное пальто, прислонил голову к стене и закрыл глаза. Немолчно стучал дождь, и где-то далеко рокотал гром.

Прекрасное, чистое лицо Таманно возникло перед ним, и пересохшими губами он вымолвил наконец то единственное слово, которого она так ждала от него.

Усмон Азиз проснулся, когда солнце еще не взошло. Сон не освежил его — во всем теле он чувствовал тяжелую, давнюю усталость. Некоторое время он еще лежал; затем лениво поднялся, накинул на плечи халат и взял с края суфы наполненный водой кувшин. Умывшись, он решил совершить намаз, однако почти сразу же отказался от этой мысли. Уж если почти месяц не молился, то, верно, не обрушится небо из-за того, что он и сегодня отступит от обряда. Милосердный Создатель наверняка понимает его состояние, видит, какими обидами и горестями переполнено его сердце, и в день Страшного суда простит ему и это прегрешение.