Три дня одной весны - страница 73

Он усмехнулся — горько усмехнулся Усмон Азиз и по каменным ступеням спустился с высокой суфы во двор.

Ясно голубело небо, чист и свеж был воздух. От дождя, что лил всю ночь, вокруг не осталось и следа. Всю благотворную, живительную влагу выпила земля, впитала в сокровенную глубину своих недр, но тут же и без остатка отдала ее травам, цветам и деревьям, одевшимся в яркий изумрудный наряд. Казалось, сама жизнь явилась в это утро перед Усмон Азизом во всей своей величавой, полной достоинства мощи, и он внезапно ощутил себя пылинкой в сравнении с ней, ничтожно малым, немощным и, может быть, худшим ее созданием…

Фырканье коня услышал он и повернулся. Его вороной стоял под навесом рядом с гнедым Анвара и тыкался мордой в кормушку. Чуть поодаль били копытами и встряхивали гривами два других коня. Курбан чистил их кормушки, потом бросил перед каждым по охапке сухого клевера и ласково потрепал обоих. Усмон Азиз не поверил глазам — он даже как будто бы улыбался, его всегда мрачный слуга.

Он позвал:

— Курбан!

Тот вздрогнул и обернулся. И как всегда, непроницаемо замкнуто было его лицо.

— Слушаю, почтенный.

— Гуломхусайн куда делся?

— Сейчас придет. Он у хлева, его черед…

— Все сделали, что я просил?

— Все готово, — сказал Курбан и подошел к хозяину. — Керосин вот… возле суфы. И остальное… — и, не договорив, он кивнул на одно из четырех тутовых деревьев.

Это было поистине огромное дерево. С трех ветвей его спускались три веревки, и каждая заканчивалась петлей. Словно три эфы со смертельным жалом были они, три эфы, выгнувшие свои гибкие шеи в ожидании тех, кого они должны убить.

Под каждой веревкой уже стояла колода.

Дрожь пробежала по всему телу Усмон Азиза, и он нервно повел плечами. И с тяжелым сердцем взглянул прямо в черные, холодно спокойные глаза Курбана.

— Позови Гуломхусайна.

Курбан еще не успел покинуть двор, как показались вернувшиеся с ночного дозора Ато и Халил.

— Село спокойно? — спросил у них Усмон Азиз.

Они согласно кивнули.

— Спокойно, — сказал Ато.

Глядя мимо них на снежные вершины горы Хафтсар, Усмон Азиз велел:

— Патроны и винтовки сдайте Курбану.

Ато тут же повернулся и отправился на внешний двор; Халил не двинулся с места.

— Ты не понял? — спросил его Усмон Азиз, впервые отметив недоброе выражение зеленоватых, широко расставленных глаз Халила.

— Вы сегодня уйдете? — отрывисто сказал Халил.

— Верно.

— Возьмите меня с собой.

— Ты в своем уме?

— Я подумал… я вчера весь день думал, всю ночь думал… и все хорошо обдумал, — заговорил Халил.

Усмон Азиз перебил его:

— Ты женат?

Халил опустил голову.

— Нет, — с усилием выговорил он. — И мать умерла, — не дожидаясь очередного вопроса, сказал он. — Четыре года, как ее нет… Нечего мне делать в этом полуголодном селе!

— Думаешь, в других местах все сыты и счастливы?

— Все равно, — упрямо качнул головой Халил. — Хочу уйти.

Усмон Азиз усмехнулся.

— Воля твоя.

И, слабо махнув рукой, зашагал к айвану.

Небо на востоке алело. Усевшись на краю крыши, на ветках деревьев, гомонили воробьи. Под навесом укрытые попонами кони с хрустом жевали клевер. Село пробуждалось; слышались голоса людей, блеяние овец; иногда раздавался трубный рев осла.

Темно было на душе Усмон Азиза в это светлое весеннее утро. Сегодня он покинет Нилу — и теперь уже навсегда. И больше никогда не увидит он семь вершин горы Хафтсар, не услышит, как шумит в своих берегах Кофрун, и не ощутит на лице свежего дыхания весеннего утра своей родины. Нового спутника обрел он здесь.

Усмон Азиз покачал головой: не Халил был ему нужен — Анвар! Ему казалось, что если бы этот упрямый мальчишка поддался его уговорам и отправился бы с ним, то ему, Усмон Азизу, было бы легче и спокойнее там, на чужбине. Если бы Анвар был с ним, то он, Усмон Азиз, обрел бы нравственное право утверждать, что покидают родину не только состоятельные люди и не только сбившиеся с пути и озлобленные вроде Халила; нет, утверждал бы он, и люди, поначалу поверившие в новую власть, теперь разочаровываются и бегут от нее.

Но как бы наперекор всем этим рассуждениям возникла вдруг мысль: хорошо, очень хорошо, что Анвар не желает ступить и шага за пределы родного края! Зачем ему яд чужбины? Он, Усмон Азиз, изведал горечь тоски по родине — так пусть его земляк, вчерашний сирота, не знает ее.