Три дня счастья - страница 49
Я вернулся в квартиру, выпил пива после душа, почистил зубы, расстелил футон и собирался заснуть, но сегодня в соседней квартире шумели особенно громко. Похоже, три-четыре человека разговаривали, открыв окно. Казалось, что в той квартире гости находятся сутками, в отличие от моей, где из гостей один наблюдатель.
Я надел наушники вместо берушей, погасил свет и закрыл глаза.
Видимо, непривычная для мозга работа не прошла даром — я беспробудно проспал одиннадцать часов.
На следующий день я тоже только и делал, что писал. По радио, казалось, говорили исключительно о соревнованиях по бейсболу среди старшеклассников. К вечеру я изложил все события вплоть до сегодняшнего дня.
Кисть и вся рука чуть не кричали от боли, шея закостенела, в висках стучало. Но ощущение удовлетворённости от выполненной работы оказалось довольно приятным. Кроме того, после переосмысления свежих воспоминаний хорошее обрело более чёткие формы, а с плохим стало легче примириться.
Я лёг на спину и стал смотреть в потолок. Белая поверхность была покрыта чёрными пятнами непонятного происхождения, кое-где выступали кривые гвозди. В углах виднелась паутина.
Я посмотрел матч школьников на ближайшей бейсбольной площадке, походил по блошиному рынку, поужинал в столовой не самой свежей едой.
«Завтра вернётся Мияги», — подумал я.
Я решил лечь спать пораньше, поэтому поставил на полку исписанную тетрадь и взялся расстилать футон, но тут наблюдатель заговорил:
— Всем объектам наблюдения задаю этот вопрос. На что ты потратил деньги, полученные за свою жизнь?
— А в журнале наблюдения не написано?
— Я не вчитывался.
— Раздал прохожим без остатка, — ответил я. — Совсем немного потратил на жизнь, ну а большую часть хотел кое-кому отдать. Но этот кое-кто от меня сбежал, так что пришлось раздать незнакомцам.
— Без остатка?
— Да. Раздал все десятитысячные купюры>[24].
Мужчина в ответ вдруг безудержно расхохотался.
— Смешно, правда? — сказал я.
— Да нет, не над этим я смеюсь. — Он продолжал хохотать.
Странный был у него смех: казалось, смеётся он не потому, что смешно.
— Понятно. То есть ты просто взял и раздал незнакомым людям большую часть денег, заработанных за продажу собственной жизни?
— Ну да, — кивнул я.
— Да ты безнадёжный дурак!
— Сам так думаю. Мог бы придумать деньгам применение получше. Триста тысяч нетрудно потратить разумно.
— Нет-нет. Опять же, я смеюсь не над этим.
Почему-то его слова меня озадачили.
Наконец мужчина спросил:
— Слушай, неужели ты поверил, что твоя жизнь стоит триста тысяч?
Его вопрос потряс меня до глубины души.
— В каком смысле? — не выдержал я.
— В таком! Я ведь ясно выразился. Когда тебе сказали, что твоя жизнь стоит триста тысяч, неужели ты сразу ответил: мол, да, всё правильно — и просто забрал деньги?
— Ну... Сначала я решил, что это слишком дёшево…
Мужчина с хохотом стукнул кулаком по полу.
— Ах, вот, значит, как. Тогда лучше промолчу, — ответил он, держась за живот. — Ну да ладно, как увидишь девочку завтра, так спроси у неё сам. Мол, неужели моя жизнь стоила триста тысяч?
Я попытался расспросить его, но он дал понять, что больше ничего рассказывать не собирается. Я пялился на потолок в кромешной тьме и никак не мог заснуть, всё думая над его словами.
— Кусуноки-сан, доброе утро, — сказала Мияги, когда я проснулся от яркого света, бьющего в окно.
Девушка с тёплой улыбкой смотрела на меня из угла комнаты, и я знал, что она обманула меня.
— Чем сегодня займётесь?
Я проглотил слова, рвавшиеся наружу.
Пожалуй, лучше сделаю вид, что ничего не знаю. Мне вовсе не хотелось поставить Мияги в неловкое положение своим вопросом о том, как всё обстоит на самом деле.
— Тем же, чем и всегда, — ответил я.
— Значит, будем объезжать автоматы, — подытожила она радостно.
Мы ехали по бесконечной сельской дороге вдоль рисового поля, покупали на придорожных станциях жареную рыбу или мороженое, фотографировали пустынный район с закрытыми заведениями и кучей велосипедов на стоянке. Ночь наступила незаметно.
Я слез с мопеда около небольшой дамбы и спустился по лестнице на пешеходную дорожку.