Три города на севере Африки - страница 2

Потряхивая сложенными чемоданами, автобус катил по кочковатым улицам, в опущенные окна проникал горячий ветерок, сверкали солнечным огнем поручни сидений. Вот он свернул с оживленной магистрали налево, пересек обширный пустырь и направился в сторону от центра города. Минут через пятнадцать автобус остановился.

— Мадинат-Наср, — объявил шофер.

Высокие дома, с балконов свисают разноцветные ковры, простыни и половики. Ни единого деревца.

Автобус подъехал к построенному в виде буквы «П» дому. Остановился. Мы вышли и устремились в образованную его стенами спасительную тень. Центральная часть дома покоилась на бетонных опорах, между которыми было прохладно и даже гулял сквознячок.

Зато душно, почти как в автобусе, оказалось в моей квартире, нагретой прямыми, пробивавшимися сквозь опущенные жалюзи лучами солнца. Приняв душ — несколько вялых теплых струек, — я лег на диван и почти тотчас же уснул.

Во сне я вспомнил, что сплю в Каире, и проснулся. Раскрыв окно и увидев, что солнце опускается к горизонту и день подходит к концу, я понял, что сегодня вряд ли успею выбраться в город. Я немало огорчился и решил наверстать упущенное — начать знакомство с Каиром прямо сейчас, поднявшись на еще не остывшую от зноя плоскую крышу.

Дом стоял на самой окраине Мадинат-Насра. Вместе с тремя другими такими же серыми громадами он составлял улицу, протянувшуюся на две остановки метро. Здесь жили не только коренные каирцы, но и семьи, перебравшиеся в Каир из разрушенных Израилем Суэца, Исмаилии и других городов; часть квартир была предоставлена палестинским беженцам. Вдоль улицы расположились фанерные лавчонки, хозяева которых уже зажигали над своим товаром разноцветные лампочки.

Кое-кто из них, экономя электричество, ставил на прилавок обыкновенную керосиновую лампу. Неподалеку от дома были расчерчены квадраты новых отстраивавшихся улиц, поднимался целый квартал одноэтажных вилл, фасадом выходивших на засыпанный строительным мусором тротуар. За домом прямо от его стен уходила вдаль холмистая пустыня, слегка присыпанная потемневшим в закатных лучах песком. Невдалеке виднелись белые корпуса недостроенной олимпийской деревни. Здесь в свое время предполагалось провести Олимпийские игры, но ближневосточный котел опять закипел, и спортсменам пришлось искать место попрохладнее.

Солнечный шар, багровея, опускался где-то далеко в темно-оранжевое облако пыли, нависшее над центральными кварталами города. Слева от центра поднимались холмы Аль-Мукаттама, на которых, как гласит библейская легенда, Моисей перед исходом иудеев из Египта получил часть заповедей. На Мукаттам, говорят, поднимался во время своих странствий Иисус.

Задолго до захода солнца зажглись уличные фонари. Вид с крыши десятиэтажного дома в Мадинат-Насре оказался бесконечно далек от романтичного восточного пейзажа и даже от вида на блеклой открытке. Меня охватило уныние.

И вдруг издалека донесся пронзительный звук. Он возник неожиданно. Словно от взрыва. Он расстилался по земле, взмывал вверх, заполняя душный воздух: «Алла-а-а-а-аху акбар!» («Велик Аллах!») Я знал, что муэдзину теперь не надо взбираться на минарет, на вершине которого смонтирован громкоговоритель; ему достаточно поставить на магнитофон кассету. И все-таки голос, призывавший правоверных на молитву, был частицей чудного таинственного Востока арабских сказок. Быть может, именно сегодня старый муэдзин не стал нажимать на клавишу, а поднялся по крутой лестнице минарета, чтобы самому исполнить призыв к молитве — азан?

Ночью почти не спал, забылся лишь под утро чутким, тревожным сном, из которого меня буквально вырвал рев пронесшегося над самой крышей самолета. Это был двухмоторный патрульный самолет, совершавший ежедневный облет восточных пригородов. Здесь к нему привыкли.

Через открытое окно в комнату проникал свежий ветерок. По голубому небу плыло одинокое белое облако.

С улицы доносился шум просыпавшейся улицы. В Мадинат-Наср пришло утро.

Умывшись под душем и быстро перекусив захваченной из дома тушенкой, я спустился вниз и прошел к конечной остановке метро. Слово «метро» как-то не вязалось с желто-синими вагонами, бегавшими поодиночке или сцепленными по два-три по проложенным на земле железнодорожным рельсам. Каирское метро справедливее было бы назвать городской железной дорогой. Сходство с ней дополнялось тем, что недалеко от вокзала рельсы метро почти сливались с железнодорожными путями.