Три женщины - страница 6

Бернд хлопнул в ладоши.

— Итак, ребятки, пора хоп-хоп. Вы слышали: ваша мамочка неважно себя чувствует. Мы едем домой!

Они тут же послушались, стайкой собрались у Гердиной кровати, как самые послушные дети. Поцеловали на прощание маму и под водительством папы покинули палату.

В дверях Бернд обернулся, чтобы услышать напутствие Герды:

— У тебя будет много возни с ребятами, так что не надо меня навещать. Если иногда позвоните, мне будет достаточно — буду знать, что дома обо мне думают.

— Ну, как считаешь… — отозвался Бернд, и Тине впервые показалось, что в его голосе прозвучала некая дружелюбная нотка. — Итак, скорейшего выздоровления! — Он кивнул Герде и захлопнул за собой дверь.

— Ну дает! — Тина тряхнула головой одновременно с досадой и восхищением. — И как ты его нашла?

Герда обессиленно уронила голову на подушку.

— Знаешь, он всегда такой. А когда-то… когда-то он даже любил меня. — Она слабо улыбнулась и посмотрела на Тину долгим, задумчивым взглядом. — Знаешь, о чем я тебя давно уже хотела спросить?

— Не знаю, но ты сейчас и сама скажешь, — усмехнулась та.

— Как могла взрослая женщина быть такой дурой, чтобы при такой погоде, под дождем, да еще босиком шататься по городу? Может, ты просто смерти искала? Или что-то еще?

— Чепуху говоришь! Нашла самоубийцу. Совсем наоборот, мне еще здорово хотелось бы пожить. Но это мой свояк… — Она запнулась… — Словом, все так по-дурному вышло, что не хочется и вспоминать…

— Вот-вот… — Герда заложила руки под голову и закатила очи. — Господи! Мужики — это ж такое племя!.. У меня их четыре штуки дома. Сыта по горло…

Тина не удержалась от смеха.

— Бедная, бедная Герда!

Дверь резко распахнулась, и в палату важно вступил доктор Фляйшер со свитой.

— Распрекрасного вам доброго утра, мои дорогие дамы! Ну-с, как наши дела?

Он обходил их одну за другой. А его подопечные, приподнявшись на кроватях, не проявляли при этом особого воодушевления.

— Первые лечебные меры уже подействовали, — съехидничала Тина. — Было бы еще распрекраснее, если бы вы меня выписали!

— Выписать?! Так-так… — Он бегло взглянул на ее больничный листок. — А вот ваш анализ крови говорит совсем о другом.

Знаете, фрау Шёнлес, как мы поступаем с чересчур нетерпеливыми пациентками?

— Не имею понятия.

— По утрам мы им вводим лошадиные дозы снотворного — чтобы спали и спали, а не рассуждали.

— Ах, вот оно что! — в тон его шутке съязвила Тина. — Это, конечно, классный метод. Теперь понимаю, почему у вас такая фамилия! [1]

Врач рассмеялся и обратился к Герде:

— Ну, как у вас с утра?

— Спасибочки! — ответствовала та и даже попыталась улыбнуться, что ей, впрочем, не удалось. И со слезами на глазах добавила: — Я слышала, можно что-то сделать… Ну чтоб от этого избавиться. Хотелось бы с вами поговорить.

На мгновение в палате наступила мертвая тишина, и доктор Фляйшер уже набрал воздуха, чтобы что-то сказать, как с койки у окна послышались всхлипывания, а затем и громкий плач. Откинувшись на подушку, Ирина судорожно натягивала на голову одеяло.

Все уставились на нее. Герда прикусила губу и смущенно опустила глаза: мол, ей неудобно, она этого не хотела. Но черт возьми, у нее уже четвертая беременность! А если еще будет и пятая, то с такой оравой она просто не выдержит! И… Герда тоже горько зарыдала. А Тина, со стоном, воздев взгляд в потолок, просто сорвалась:

— Я думала, что здесь нормальная лечебня, а выходит — скорей сумасшедший дом!

Когда обход закончился и Ирина выплакалась, она встала и подошла к шкафу, достала новенькую ночную сорочку и положила ее на кровать. Затем привстала на колени, чтобы отыскать в ночном столике шампунь, лосьон для тела, полотенце. А выпрямившись, увидела, как Тина, взяв в руки сорочку, стала ее восторженно рассматривать и нежно поглаживать.

— Ой, до чего же ласковая, нежная… Это же просто мечта! Ты что — даже на ночь одеваешь такое вот чудо?

Ее горестная, завистливая улыбка смутила Ирину. Она села на кровать и обратила к Тине все еще заплаканное лицо.

В течение пяти дней, что провела здесь с Тиной и Гердой, она уже немного приоткрылась им и даже почувствовала, что обе — каждая по-своему — ей симпатичны, хотя и не во всем разделяли ее суждения и взгляды на жизнь и не могли (особенно Тина) преодолеть барьер, который невольно воздвигала перед ними Ирина при их попытках дальнейшего сближения. Зато обе обладали чертами, которые ей вполне импонировали: были во всем откровенны, простодушны, подчас непредсказуемы. Что и побуждало Ирину держаться с ними все более открыто и просто, хотя это и не было принято в тех кругах, где ей приходилось вращаться. Там все было скрыто, фальшиво и все это именовалось «хорошим тоном».