Тридцать ночей - страница 23
— Нет надобности извиняться. Нет вины в добром намерение.
Я рискнула взглянуть на него. Выражение его лица было нежным, будто он увидел нечто болезненное. И не только болезненное, но, возможно, и знакомое.
— У вас есть родные братья и сестры? — спросил он таким же нежным тоном.
— Нет.
Я всегда хотела иметь сестру или брата, но мама не смогла иметь детей после моего рождения. Она всегда переживала из-за этого.
— Я сам единственный ребенок в семье. Сочувствую.
Это добровольное признание было похоже на протянутую оливковую ветвь, которую я приняла с улыбкой.
— Я прошла через стадию, когда рисовала брата и сестру. Мои родители были вынуждены терпеть нарисованного человечка за обеденным столом в течение нескольких месяцев.
— Надо было и мне такое попробовать. Возможно, это сделало бы меня менее эгоистичным, — отшутился он, но предвещающие бурю глаза выдали в нём некое сожаление. Отчего-то, мне захотелось подавить это чувство в нём.
— Я замечала, что большинство хороших людей думают о себе, как об эгоистах.
Он улыбнулся, но ямочка так и не появилась на его щеке.
— А что насчёт ваших родителей? — спросила я.
— Они отправились в Таиланд на отдых и проведут там весь следующий месяц. Мой отец, Роберт, архитектор; моя мама, Стэлла, редактор, — его голос стал сдержанным и отстранённым. — Почему вы уехали из Англии? — он снова перевёл всё внимание на меня.
— После гибели моих родителей в автокатастрофе, мне нужна была перезагрузка. Я всегда думала, что Штаты были более дружелюбны к иммигрантам, чем Европа. Поэтому-то, я здесь.
Я опустила историю о длинном, извилистом пути, который прошла за последние четыре года, о лапше быстрого приготовления "Топ Раменс", зависимости от других. Это испортило бы настроение.
— Должно быть, вам было очень трудно, — произнёс он мягко.
— У меня бывали такие времена. Хотя теперь гораздо лучше. Я скучаю по ним до сих пор, но сделала всё возможное, чтобы сохранить их дело живым. К примеру, пищевая добавка, которой мой папа был настолько увлечен. Большинство дней, я просто чувствую себя очень везучей в том, что была настолько безоговорочно любима, пусть даже и короткий период времени.
— Что ж, учитывая то, что я видел, они бы воистину вами гордились.
— Спасибо. Мне бы хотелось в это верить.
У меня было ощущение, что он пытался поймать мой взгляд, но я усиленно помешивала свой уже остывший горячий шоколад. Призрачная дыра опустошала мою грудную клетку. Не потому, что мне недоставало чего-то утраченного, а по той причине, что я лишилась того, чего у меня никогда уже не будет. Я беспокойно возилась со своими часами, или если быть точнее с часами моего папы "Сейко".
Мистер Хейл тоже посмотрел на них, и его взгляд смягчился. Неожиданно, я осознала, что он всё понял.
— Да, они принадлежали моему папе. Я знаю, что они мужские, но не могу представить на себе нечто иное, — рефлекторно я взглянула на часы мистера Хейла.
Это были часы "Одемар Пиге">16, которые, вероятно, стоили гораздо больше, чем год платного обучения в Риде. Он спрятал руку под стол, выглядя при этом чуть ли не смущённым.
— Нет необходимости прятать ваши часы Джеймса Бонда, мистер Хейл. Поверьте мне, сироты не любят заставлять других чувствовать себя некомфортно. Совсем наоборот, я рада за вас, — я вложила как можно больше честности в свой голос.
Очевидно, он утаивал нечто тёмное в себе, и вопреки этому, или возможно из-за этого, получалось это у него очень хорошо. Он должен гордиться, а не смущаться.
— Ваши родители тоже, должно быть, гордятся вами, — сказала я.
Его глаза распахнулись, и взгляд потерял фокус, словно если бы в глубинах его глаз сместились тектонические плиты. А затем его глаза стали спокойными.
— Если я когда-нибудь продам свою добавку, то пришлю вам фотографию своих часов "Одемар", — пошутила я, дабы вырвать его из раздумий, которые так сильно опустошали его глаза.
Это сработало. Он вернулся, на лице появилась меланхоличная улыбка.
— Или, может быть, вы узнаете, что выиграли в лотерею, мисс Сноу.
Неожиданно "мисс Сноу" стало резать слух.
— Вы можете называть меня Элиза, мистер Хейл. Или Иза.