Трудная полоса - страница 13

Неловкость прошла, он налетел на меня, поцеловал в щеку, я не сумела отвернуться, схватил за руку, потащил за собой,

— Ты так хороша сегодня, я просто не верю, что ты — моя жена! Боже мой, как я скучаю по тебе.

Хотела бы я поверить Павлу. Нет, он восхищается., как в музее, а до меня ему, как и прежде, дела нет.

— Как ты умудряешься быть такой красивой? Русалка, ну точно, зеленоглазая наяда. И в этом струящемся платье цвета морской волны.

— Разве твоя жена была замарашкой?

— Нет, но я так давно тебя не видел! Стряхнув пену с ног своих, явилась она...

Я хотела подыгрывать ему, ожидая, как дело пойдет дальше, но не выдерживаю. В глубине души сидит обида.

— Кто же в этом виноват? Ты молчком сбежал от нас, но мог бы хоть приезжать почаще, я не запрещала. Сергей спрашивает о тебе все время.

Это говорило оскорбленное достоинство, хотя была у меня еще одна тайная мысль: хотелось облегчить Павлу покаяние... Может, догадается попросить прощения...

Но Павел сразу стал скучный, точно я нарушила условия игры.

— Ну, конечно, конечно. У тебя я всегда во всем виноват! Могла бы и сама хоть раз за три года позвонить мне, приехать.— Он теперь не смотрел на меня. Кажется, наш так славно начавшийся разговор мог обернуться ссорой. А я люблю его, даже теперь, после всего, даже вот такого нахохлившегося, такого неухоженного, заброшенного. Я не хочу ссоры.

— Расскажи лучше, что у тебя случилось с работой?

Он переключился как-то сразу, вмиг повеселел:

— Логическому объяснению не поддается... Вроде того, что произошло в Новоуральске. Надоело мне все в этой редакции, решил сменить обстановку.

— И где ж ты теперь? — я спрашивала, а сама думала, что он даже не понимает своей жестокости. Уехал из Новоуральска, потому что ему, видите ли, надоело.

Нас в расчет просто не принял. Охота к перемене мест... Только появилась-то эта охота, когда вместо шатания по ночам с друзьями выпало ему сидеть дома и стирать пеленки... Но он все-таки уходил бог весть куда — к друзьям ли, к подругам — подальше от пеленок. Я обижалась, ругалась. Когда обстановка накалилась докрасна — он взял командировку и сбежал. Эти детали исчезли из его памяти. Наверное, он искренне думает, что уехал из Новоуральска потому, что ему, как творческой личности, стало там тесно.

— А нигде пока. Социологией хочу заняться, приглашают на один завод. Страшно интересно.

Павел снова глядел на меня восторженно, как ребенок, он жил новой своей идеей. Я поняла уже, что не дождусь от него исповеди. Хотя бы о сыне спросил.

Слушала его бредовые мечты и планы, и мне становилось все грустнее: ничего не понял, ничего не перестроил в себе мой Павел.

— А что с твоей лабораторией?

Я рада этому вопросу. Значит, ему небезразлично, значит, он переживает за меня...

— Вот как раз сегодня купила источник, но лаборатории пока нет.

— Но проект-то есть?

Я молчала, чувствуя в вопросе Павла подвох. Он глядел на меня почти с восхищением, потом расхохотался:

— Все еще нет проекта? Нет, ты совершенство! Само терпение. Оптимистка неисправимая.— Потом его лицо стало жестким: — Я три года слышал от тебя это невозможное, противное русскому языку слово «гамма-дефектоскопия». И уехал, потому что не мог больше слышать его! Утопия, идиотизм. Никому не нужна пока твоя лаборатория! Дойдет черед — построят! Идеалистка! Колесо истории норовишь покрутить!

Все. Это конец. Надо бежать отсюда. Но Павел снова улыбается:

— Извини, Неточка,— он мягко, очень мягко ведет меня за плечи к креслу. Павел снова — хлебосольный, гостеприимный хозяин, хотя и говорим мы на разных языках и плохо, очень плохо понимаем друг друга.

— Я сварю кофе, не догадался, извини, милая. Надо было все-таки уйти, что-то не то чувствуется во всей нашей встрече. Но я сижу, как заколдованная.

Будто отключилась и просто жду, как в театре, что будет на сцене дальше. И вот он артистично появляется в комнате с двумя чашечками. Подает мне кофе, садится напротив. Снова улыбки, снова — «Неточка, Неточка».

— Брось-ка ты свою лабораторию, приезжай ко мне с Сергеем, насовсем, а?

Я ошеломлена, ошарашена, не могу прийти в. себя. Он не просит прощения, он полагает, что ему все будет прощаться, всегда...