Трудности перевода. Воспоминания - страница 13
С Роузом мы общались ещё не одно десятилетие, в том числе и когда я стал Постоянным представителем России при ООН.
Посольство СССР в Вашингтоне тогда искало новые формы пропагандистской работы. По случаю очередного съезда КПСС в феврале 1986 года решили сделать то, чего не бывало никогда ранее — организовать в посольстве большую пресс-конференцию. Проводить её в торжественной обстановке в Золотом зале поручили первому секретарю группы прессы Владимиру Кулагину и мне. В посольство пригласили немало журналистов. Сама по себе пресс-конференция ничем не была примечательна. Мы не могли отвлекаться от партийных текстов. Любопытным стало продолжение. На следующий день в газетах, в том числе и в New York Times, появились сообщения об этом необычном явлении с фотографиями. Подпись под фото в New York Times именовала меня заместителем директора Института США Виталием Журкиным. Между нами была «небольшая» разница как в положении, так и возрасте. Уважаемый профессор закончил институт в год моего рождения.
Особняком стоит выступление в американском конгрессе после Чернобыльской катастрофы, случившейся 26 апреля 1986 года.
1 мая по причине праздника Посольство СССР в Вашингтоне не работало. Большинство его сотрудников, включая временного поверенного (посла в стране в это время не было), отдыхало на посольской даче. Я остался дома и утром вышел с женой и родившейся в Вашингтоне дочкой Настей на теннисный корт. Когда мы вернулись домой, раздался звонок от дежурного дипломата: руководство посольства поручало мне дать «неформальный брифинг» группе американских конгрессменов по их просьбе. Я заехал в посольство, забрал листочки с обрывочной информацией, главным образом тассовской, которая поступала к нам из Москвы, по поводу чернобыльской трагедии, и направился в конгресс. Зайдя в тот зал, номер которого мне указали, я понял: что-то тут не так. Я насчитал двенадцать телекамер. Вспомнил, как мне объясняли, что восемь телекамер уже означают сенсацию. Но отступать некуда. Последовавший почти полуторачасовой разговор с конгрессменами напрямую транслировался CNN и вызвал ажиотажный интерес американского телевидения и других СМИ. По определению телекомпании CBS, появление советского дипломата в конгрессе было «почти таким же экстраординарным, как и сама чернобыльская авария». На следующий день почти все газеты (Washington Post, New York Times, Chicago Tribune и т. д. и т. п.) вышли со статьями и фотографиями на первой полосе. По определению одной из них, конгрессмены так удивились, как будто перед ними в зале слушаний появился жираф.
Своеобразно реагировала русскоязычная эмигрантская пресса. Одна такая забавная публикация, озаглавленная «Плейбой на Потомаке», заслуживает пространного цитирования — она хорошо отражает дух времени.
«Формально В. Чуркин числится секретарём советского посольства в Вашингтоне. В списке московской дипломатической знати он всего лишь на тридцать пятом месте. Но никто не сомневается, что в ближайшее же время молодой дипсекретарь расправит орлиные крылья и воспарит. Видимо, не случайно именно он был направлен советским посольством в Вашингтоне на слушание в подкомитет конгресса по поводу атомной катастрофы в Чернобыле.
Разумеется, Виталий Чуркин строго придерживался буквы кремлёвских официальных сообщений. Но его реплики в конгрессе будучи социалистическими по содержанию звучали капиталистическими по своей форме.
Когда представитель подкомитета спросил, отразится ли катастрофа на Украине на американских поставках зерна в СССР, Виталий Чуркин ответил:
— Я понимаю: этот вопрос продиктован не только гуманистическими соображениями.
Следует быть справедливым. Секретарь советского посольства во время дискуссии держался великолепно, несмотря на абсурдность ситуации, в которую поставило молодого дипломата советское правительство. Виталий Чуркин, защищая в диалоге с изощрёнными конгрессменами наглое враньё Москвы, всё-таки не казался мальчиком для битья.
— Можете ли вы объяснить комиссии хотя бы на дилетантском языке причины катастрофы в Чернобыле? — спросил напористый американец.