Трудности перевода. Воспоминания - страница 14
— Можете ли вы объяснить мне хотя бы по-дилетантски причины катастрофы космического челнока Челленджер? — тотчас же отпарировал смекалистый молодой человек, вызвав доброжелательные улыбки конгрессменов.
Виталий Чуркин во время этих примечательных слушаний напоминал холёного молодого кота. Невежливый гость хватает его за шиворот, подбрасывает в воздух. Кот же неизменно становится на четыре пружинистых лапы, описав довольно сложные кульбиты.
Ай да кот-котофеич, — восклицают гости, проникнувшись любовью к благородному зверю.
Виталий Чуркин очаровал конгрессменов не только безупречностью своего „сьюта“, белизной сорочки и галстуком от Диора. Все были потрясены безукоризненным английским произношением молодого человека…
Вместо сумрачного толстомордого дядьки, считывающего каждое слово с бумажки, на дипломатическом помосте предстал современный нормальный молодой человек. И это умилило американцев. Все обратили внимание на модную оправу очков и дорогую причёску Виталия Чуркина. Такую причёску парикмахер экстра-класса сооружает с помощью фена, ножниц и бритвы, предварительно промыв каждый волосок. Такой вот пробор стоит долларов полсотни, не меньше. В сущности, советский дипломат внешне ничем не отличался от американских конгрессменов.
— Он великолепен во время „коктейлпарти“ и застольных дискуссий, — сказал о Виталии один вашингтонский наблюдатель. — Его жена похожа на американскую кинозвезду.
Сразу же после „шоу“ в конгрессе Чуркин стал „красной звездой с Потомака“».
К этому нельзя не сделать несколько пояснительных комментариев. Начну с конца. «Красная звезда на Потомаке» — заголовок статьи из журнала Newsweek.
50 долларов в Америке тогда были большие деньги. Не помню, чтобы я в те годы на стрижку тратил больше 12. Не то, что каждый волосок, но и просто голову не успел помыть, поскольку спешил в конгресс.
Насчёт «наглого вранья». Несмотря на скудность информации, я ничего не врал (в принципе считаю, что дипломат может и должен иногда недоговаривать, но врать — это непрофессионально). Отвечая на вопросы, я говорил: недостаток информации объясняется тем, что нам самим сначала надо разобраться в происходящем. Обратил внимание и на то, что из всего сказанного мною вытекает — инцидент ещё не исчерпан.
В целом разговор проходил в спокойном ключе. Когда кто-то из конгрессменов повышал голос, приходилось возвращать его на землю. Цитирую по газете USA Today: «Выступление показало, какими жёсткими могут быть он и его боссы. Если кто-то захотел бы разговаривать с нашей страной тоном требований, — предупредил он, — мой совет: забудьте об этом».
Председательствовавший на слушаниях конгрессмен Эдвард Марки так суммировал затем свои ощущения в письме в мой адрес: «Я уверен, вы согласитесь со мной, что свободный обмен информацией, относящейся к Чернобыльской аварии, является критически важным, чтобы такая трагедия не повторилась.
Говоря более в личном плане, ваше участие в брифинге дало всем нам уникальный образовательный опыт. Надеюсь, что ваше историческое выступление проложит путь к аналогичному сотрудничеству в будущем между Конгрессом Соединённых Штатов, Советским Союзом и другими странами».
То, что с таким энтузиазмом восприняли американцы, с настороженностью и обеспокоенностью было встречено в нашем посольстве. Хотя мне лично никто претензий не предъявлял, но задавались вопросом: а нужно ли нам «отчитываться перед американцами»? Тем более, что из Центра никакой реакции на случившееся не поступало, а в наших СМИ о состоявшемся выступлении в конгрессе впервые сообщили, лишь когда отмечалось десятилетие Чернобыльской катастрофы.
Возникла напряжённая пауза. Лишь по молодости я не думал о том, что для меня всё может плохо кончиться. Наконец, нами была получена циркулярная (то есть разосланная во все посольства) пространная телеграмма за подписью члена Политбюро Александра Николаевича Яковлева, который в это время руководил международной пропагандой. В ней говорилось о том, как надо вести пропагандистскую работу, ни слова не упоминалось ни о Чернобыле, ни о выступлении в конгрессе, однако телеграмма заканчивалась словами: «Ведите дело наступательно, необязательно запрашивая указания Центра». Знающие люди похлопали меня по плечу: «Ну, слава Богу, пронесло».