Трудности перевода. Воспоминания - страница 36

Конференция симптоматично началась с протеста: президент Хорватии Франьо Туджман потребовал убрать с будки для синхронного перевода табличку «сербско-хорватский язык» — очевидно, что между хорватами и сербами углубились не только политические противоречия, но и лингвистические. Гали и Мейджор отреагировали на протест, как и положено видавшим виды политикам, попросту проигнорировали его. Но столкновения противоположных подходов сторон игнорировать, увы, было невозможно. Работа шла нервно, сербы грозили покинуть конференцию, периодически удаляясь в свою делегационную комнату. Мирить сербов с председателями конференции выпало мне. На завершающем этапе свой вес добавил Козырев, которому до этого пришлось отлучиться по другим делам.

Сербов особенно раздражала перспектива обсуждения проекта итогового документа конференции, в котором содержалось немало резкой критики в их адрес. Один из членов сербской делегации заявил мне: если обсуждение состоится, то он «скажет о хорватах всё, что о них думает». Когда я передал эти слова Мейджору, премьер криво ухмыльнулся. Дебаты отменили. Мейджору явно не хотелось услышать всё, что думают сербы о хорватах. Да и ответная речь загребских руководителей вряд ли стала бы образцом политеса.

В интервью российскому радио я так рассказывал о роли нашей делегации на Лондонской конференции: «Между самостоятельной ролью и сотрудничеством с другими участниками конференции я не вижу никаких противоречий. Как раз определённая самостоятельность позиции России и привела к тому, что в самый критический момент конференции, когда она стала перед очевидной возможностью срыва, к нам непосредственно обратился председатель конференции премьер-министр Великобритании Мейджор, и мы провели ряд интенсивных контактов в течение часа-полутора, и нам удалось выработать такую формулу завершения конференции, которая позволила вернуть все делегации за стол переговоров… Мы вновь подтвердили, что наша позиция сбалансированная… То есть мы не поддаёмся крайностям, не переходим, как делают некоторые представители, на, так сказать, обвально антисербскую позицию, но в то же время мы не выписываем сербам каких-то гарантий в том плане, что вот раз мы с вами исторические друзья, что бы там ни происходило, мы вам будем помогать… Если вы хотите сами себе помочь, то вот, пожалуйста, мы здесь и готовы провести соответствующую работу» (эфир 29 августа 1992 года).

В этом отрывке из случайно сохранившегося транскрипта радиоинтервью — суть того подхода, который казался мне единственно верным: помочь сербам, если они сами будут принимать правильные решения, а также сочетание самостоятельной линии и сотрудничества с другими основными международными игроками, ведь в одиночку Россия ничего решить тогда не могла.

Главным итогом Лондонской конференции стало расширение формата международных усилий по урегулированию югославского кризиса. Создавался Координационный комитет, в его состав вошли постоянные члены Совета Безопасности ООН (а значит, формализовалась и роль России, чего до этого не было), а также представители тройки Европейских экономических сообществ, председатель СБСЕ и представитель Организации исламская конференция. Возглавили эту структуру — от ООН Сайрус Вэнс, а от ЕС — бывший министр иностранных дел Великобритании лорд Дэвид Оуэн. Однако на практике Координационный комитет заметной роли не сыграл. На моей памяти, он собирался лишь однажды — 16 декабря 1992 года в Женеве. Всю основную переговорную ношу взяли на себя Вэнс и Оуэн. В качестве своей главной международной поддержки они использовали возможности, имевшиеся в распоряжении Соединённых Штатов и России, подключив спецпредставителей двух держав непосредственно к переговорному процессу. (Одним из первых внешнеполитических решений пришедшего в Белый дом в январе 1993 года Билла Клинтона было создание поста спецпредставителя президента США по Югославии, которым стал бывший замгоссекретаря Реджинальд Бартоломью.)

В канун упомянутого заседания Координационного комитета я вновь побывал в Белграде. Судя по интервью, данному мной по итогам этой поездки, там прозвучало немало обещаний: Совет Безопасности Федерации (в него входили президенты Югославии, Сербии и Черногории) решил пригласить для серьёзного разговора всё руководство боснийских сербов. Последние в одностороннем порядке стали освобождать пленных. Кроме того, они намеревались объявить о полном одностороннем прекращении военных действий. Ещё один «смелый шаг»: сербы сами собирались составить список — кого из своих боевиков они считают военными преступниками. Этот перечень завершался моим важным обобщением: «Мне представляется, что Караджич готов вернуть территории в обмен на мир» («Известия», 19 декабря 1992 года). Я вскоре понял: последний прогноз был столь же необоснованным применительно к Югославии, как и к региону, где родилась эта формула, — Ближнему Востоку.