Тугие стежки на спине мертвеца - страница 7

Разгрузившись, я нашел в подвале старую мебель, и, с помощью инструментов из машины, забаррикадировал двери. Закончив, я вспомнил фразу из одного рассказа-ужастика, фразу, которая меня всегда пугала. Что-то вроде: «Теперь мы заперты на всю ночь» (М. Р. Джеймс, Школьная история)

Дни. Ночи. Одно и тоже. Заперты друг с другом, нашими воспоминания и красивой татуировкой.

Через пару дней я засек розы. Как будто они нас унюхали. Может, так и есть. На большом расстоянии, через бинокль, они мне напомнили бабушек в шляпах с цветами.

Целый день они шли к маяку, а дойдя, тут же его окружили, и стоило мне выйти на балкон – они подняли головы и застонали.

Вот так, мистер Дневник, мы и oказались здесь.

Я думал, что написал все, что мог, мистер Дневник. Рассказал о себе все, что хотел, но вот я вернулся. Хорошего разрушителя мира так просто не удержишь.

Прошлой ночью я видел дочь, а она уже давно умерла. Но я ее видел, это правда, голую, с улыбкой на лице, она хотела на мне покататься.

Вот что случилось.

Прошлой ночью было холодно. Наверное, наступила зима. Я скатился с койки на прохладный пол. Наверное, это меня и разбудило. Холод. А может, инстинкт самосохранения.

Тем вечером татуировка была близка к идеалу. Лицо стало таким четким, будто отделилось от спины. Наконец оно стало различимей, чем грибовидное облако. Иглы вонзались особенно глубоко и больно, но я уже привык и почти не чувствовал боль. Посмотревшись в зеркало и оценив красоту работы, я лег спать счастливый, по крайней мере, насколько это возможно.

Ночью глаза раскрылись. Швы разошлись, но я этого не понял, пока не попытался подняться с холодного каменного пола, а моя спина к нему прилипла там, где присохла кровь.

Я дернулся и встал. Было темно, но луна светила ярко, и я подошел посмотреться в зеркало. Света хватило, чтобы ясно разглядеть отражение Рэй, цвет ее лица, цвет облака. Швы разошлись и раны широко раскрылись, и в ранах были глаза. О боже, голубые глаза Рэй. Она улыбалась мне, я видел ее белые зубы.

Да, слышу, слышу, мистер Дневник. Слышу, что ты говоришь. Я тоже так подумал. Тоже сперва решил, что крыша моя уехала далеко и надолго. Но теперь уже все понимаю. Знаешь, я зажег свечу и держал ее над плечом, и со свечой и лунным светом все отчетливо видел. Это была именно Рэй, а не просто татуировка.

Я посмотрел на жену на койке, как обычно, лежащую ко мне спиной. Она не шевелилась.

Обернулся к отражению. Я едва мог разглядеть свои очертания, только лицо Рэй, улыбающееся из облака.

- Рэй, - прошептал я. – Это ты?

- Да ладно, пап, - сказал рот в зеркале. – Глупый вопрос. Конечно, это я.

- Но… ты… ты…

- Мертва?

- Да… тебе… тебе было больно?

Она так расхохоталась, что зеркало задрожало. У меня волосы встали дыбом. Я был уверен, что Мэри проснется, но она крепко спала.

- Все произошло мгновенно, папочка, но даже так это была самая ужасная боль в мире. Дай я тебе покажу.

Свеча потухла и выпала из рук. Мне она все равно была не нужна. Зеркало засияло, улыбка Рэй растянулась от уха до уха – буквально – и плоть на костях натянулась, как гофрированная бумага перед вентилятором, а потом этот вентилятор сдул волосы с ее головы, кожу с черепа и расплавил эти прекрасные голубые глаза и маленькие белые зубки в гнилую слизь цвета птичьего дерьма. Остался лишь череп, но и он раскололся пополам и унесся в темный мир зеркала, и больше не было отражения, только ускользающие осколки жизни, когда-то существовавшей, а ныне обратившейся в вихри космической пыли.

Я закрыл глаза и отвернулся.

- Папа?

Открыв их, оглянулся через плечо. В зеркале снова была Рэй, она снова улыбалась.

- Любимая, - сказал я. – Мне так жаль.

- Нам тоже, - ответила она, и за ней в зеркале появились другие лица.

Вокруг ее головы закружились, как планеты вокруг солнца, подростки, дети, мужчины и женщины, младенцы, эмбрионы. Я вновь закрыл глаза, но не мог не смотреть. И когда открыл их, бесчисленные мертвецы и те, кто так и не родился на свет, исчезли. Осталась одна Рэй.