Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - страница 23

Примечание: Все турки, плененные в ходе Сарыкамышского сражения (декабрь 1914 г. — январь 1915 г.), отнесены к 1915 г.

К сказанному можно добавить, что в структуре турецких военнопленных основную массу составляли те, кто служил в пехоте. На втором месте со значительным отрывом следовали саперы, затем пограничники. Крайне редко в списках можно обнаружить кавалериста, еще реже — артиллериста.

Достаточно сложно определить в составе военнопленных долю «мирных жителей». Данные на этот счет крайне фрагментарны и противоречивы. В одних списках гражданские лица вообще отсутствуют, в других они составляют от 1–2 % до 10–12 %[95], а в третьих явно доминируют над военными, как это видно, например, из Таблицы 9. Кроме того, отдельные документы, вызывают серьезные сомнения. К примеру, в докладе Комиссара Временного правительства по делам Кавказа от 26 августа 1917 г. говорится буквально следующее: «анкета, произведенная Московским армянским комитетом среди военнопленных, размещенных в лагерях Иркутского военного округа, выяснила, что из 313 пленных армян, содержавшихся в названном округе, 161 (т. е. 51,4 % — В.П.) оказались не солдатами, а случайно захваченными во время военных действий мирными жителями»[96].

Таблица 9

Список турецких военнопленных, находившихся в августе 1917 г. на строительство 3-го участка железнодорожной линии Волхов-Рыбинск[97]

К сожалению, мы не располагаем материалами указанного анкетирования. Вместе с тем, в нашем распоряжении имеется довольно подробная ведомость, составленная на исходе 1916 г. штабом соседнего ПриамВО и свидетельствующая о том, что из группы в составе 268 аскеров-армян, содержащихся в округе, лишь 8 чел. (3 %) были признаны мирными жителями[98]. Сопоставляя приведенные показатели и принимая во внимание тот факт, что пленные турецкие армяне интернировались в оба округа одновременно, в массе своей — на рубеже 1914–1915 гг., без какой-либо дифференциации, мы склоняемся к мнению, что «анкета, произведенная Московским армянским комитетом», доверия не заслуживает. Примерно то же мы вынуждены сказать и об отчете Испанского консула в Тифлисе от 15 (28) июня 1917 г., на который ссылается в своем исследовании турецкий историк Д. Кутлу. Как видно из названного документа, летом 1917 г. в пределах консульского округа находилось 39 867 пленных турок, из которых военнослужащие составляли менее 7 тыс. чел. (117 офицеров и 6 795 солдат)[99]. На наш взгляд, эти данные, с одной стороны, неполны, поскольку, скорее всего, не учитывают военнопленных, расквартированных в ближнем тылу Кавказской армии, т. е. вне границ консульского округа, на территории собственно Турции, а с другой — могут включать в себя тех представителей местного населения, которое привлекалось российским командованием к выполнению дорожных и иных работ, но пленными при этом, естественно, не признавались.

В целом же, обобщая содержание различных источников, мы полагаем, что доля «мирных жителей» в составе военнопленных могла достигать 12–15 % от их общего количества (64,5 тыс.), т. е. примерно 8–10 тыс. человек.

Завершая обзор исследуемого вопроса, заметим, что контингент турецких военнопленных эпизодически пополнялся лицами, не подлежащими включению в данную категорию, но отнесенными к таковой на более или менее продолжительное время вследствие разного рода недоразумений, недостаточной компетентности отдельных представителей российских органов военного управления, расширительного понимания ими предписаний вышестоящих штабов и иных причин. Например, в числе военнопленных порой оказывались россияне, выехавшие до войны по своим делам в Турцию (в основном, на заработки) или скрывавшиеся на ее территории от русского правосудия