Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - страница 26

стр.

.

Однако, если места расквартирования турецких военнопленных были определены Военным министерством еще 6 сентября 1914 г., т. е. за полтора месяца до начала войны с Турцией, то для МВД это почти неизбежное в тех условиях событие наступило до некоторой степени неожиданно. Во всяком случае, первые, оперативно принятые этим ведомством решения пришлось дополнять и изменять уже через 3–4 недели после начала военных действий (не говоря уже о том, что на рубеже 1914–1915 гг. приведенный перечень дополнили Уральская обл. и Уфимская губ.). К тому же данные Таблицы 10 дают основания предположить, что осенью 1914 г. российское МВД просто не располагало полной и (или) достоверной информацией о количестве турецких подданных, находящихся на подведомственных ему территориях, и поэтому изначально недооценило их численность.

Таблица 10

Эволюция географии интернирования турецких военнообязанных в России в октябре-ноябре 1914 г.[116]

Дата принятия решенияРегион, предназначенный для «водворения» военнообязанныхПримечания
20 октябряКалужская губ.Для проживающих в Закавказье
Ярославская губ.Для проживающих на Северном Кавказе
22 октябряТамбовская губ.Для проживающих в Западных и Юго-Западных регионах страны
12 ноябряВоронежская губ.В дополнение к Тамбовской губ.
21 ноябряРязанская губ.В дополнение к Воронежской губ.
27 ноябряВ дополнение к Калужской губ.
Вместо Ярославской губ.

Наконец, говоря о географии размещения исследуемого контингента, невозможно обойти молчанием тот факт, что именно в годы Первой мировой войны российские власти впервые стали смотреть сквозь пальцы на интернирование пленных турок в регионы, населенные этническими мусульманами — явление для XVIII–XIX вв. практически немыслимое. (Правда, некоторые шаги в этом направлении наметились еще в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.). Характерно, что хотя Совмин в октябре-ноябре 1914 г. посвятил данному вопросу целых три заседания (!), в итоге он ограничился лишь тем, что рекомендовал Министру внутренних дел как можно быстрее освободить «от подозрительного турецкого элемента» «те местности России, в коих имеется значительное количество мусульманского населения», «дабы предупредить развитие среди ныне вполне лояльной мусульманской массы опасной панисламистской пропаганды»[117].

О том, как эти рекомендации были претворены в жизнь, свидетельствует размещение турецких военнопленных непосредственно на Кавказе, а военнообязанных — не только в Ярославской и Уфимской губерниях, но даже в Уральской области, где мусульмане составляли на тот момент почти ¾ населения. В пользу сказанного говорит и тот факт, что, в ходе сбора материалов, нам удалось выявить лишь один случай протеста, последовавшего со стороны российского должностного лица на планы размещения в его ведении турецких военнообязанных. Исходил этот протест от Рыбинского полицмейстера, уже в ноябре 1914 г. сумевшего убедить Ярославского губернатора исключить Рыбинск «из числа мест, предназначенных к водворению турецких подданных-мусульман», поскольку «между местными мусульманами найдутся и такие, которые, входя в общение с военнопленными («военнообязанными» — В.П.), будут оказывать им тайно всякое содействие и уследить за ними не представляется никакой возможности»[118]. (В свете изложенного небезынтересно отметить, что в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. в том же Рыбинске было расквартировано больше турок, чем в годы Первой мировой войны во всей Ярославской губернии. Однако тогда этот факт почему-то никого не обеспокоил). Впрочем, «скрытый» протест был, конечно же, гораздо шире, и исходил он как от уездных властей, нередко предпочитавших уклоняться от приема военнообязанных под предлогом отсутствия в их распоряжении свободных помещений, так и от домовладельцев, наотрез отказывавшихся сдавать эти помещения в аренду для турок.

Все перечисленное во многом предопределило и различия в характере размещения военнообязанных в регионах, что видно из данных Таблицы 11.

Так, если калужские власти предпочли оставить большую часть турок в губернском городе, то в Тамбове их оказалось менее 10 % от общего числа, а в Ярославле вообще ни одного. Если в Калужской и Тамбовской губерниях они в массе своей были размещены как в уездных городах, так и в сельской местности, то в Ярославской — лишь в границах уездных центров. Наконец, только в Калужской и, отчасти, Ярославской губерниях турок удалось равномерно распределить между уездами, тогда как в Тамбовской губ. этот показатель, к примеру, для Борисоглебского уезда, с одной стороны, и Темниковского или Лебедянского, с другой, вообще несопоставим.