И вот Фокин вывел танк на околицу родной деревни. «Немцы ждали нас с шоссе, войдём в деревню задами…»
Фокин знает здесь каждый дом, каждый забор, каждую голубятню. Тут жили добрые соседи, друзья детства… Теперь часть домов охвачена пламенем, а из других бьют по танкам. Фокин валит заборы, подминает гусеницами танка немецкие пушки и влетает во двор родного дома.
Дом горит буйным пламенем…
— Мой дом! — кричит Фокин лейтенанту Соловьеву, командиру танка.
Огибая горящий дом, танк выходит к сараю.
У сарая суетится маленький серый немец с тряпочным факелом в руках.
Стрелок-радист, сидящий рядом с Фокиным, даёт короткую очередь. Немец переворачивается на одной ноге и валится на спину. Горящий факел падает ему на грудь, бензин пламенем растекается по серому мундиру.
Ярость! Яростью полна душа Фокина. Немец, расплющенный под гусеницами танка, — вот облегчение! И не один! Десять, двадцать немцев! Его танк наезжает на немецкие блиндажи и пулемётные гнёзда, догоняет и давит убегающих фашистов.
Танк мчится по узким деревенским переулочкам, врезается в запущенные дворы, бороздит огороды и снова выезжает на дорогу…
Бой стихает. Немцы выбиты из деревни.
Танкисты выходят из машины подышать свежим воздухом, поразмять ноги. А Фокин торопится к своему дому. Черный квадрат на земле, тлеющие балки, кирпичная печь — вот всё, что осталось от места, где родился, жил и рос он…
На пепелище торчит железная кровать матери. Кровать была белая. Теперь она почернела от огня. Сажа осела на зелёных листьях черемухи…
Лицо Фокина бледно от злобы и тоски.
— Ничего! — подходит к нему лейтенант; Соловьев. — Дом построишь новый! Вся деревня отстроится. А вот фрицы, которых ты передавил сегодня, уже не встанут…
— Много еще ходит их по нашей земле! — говорит Фокин. И от злобы дрожит у него голос.
— Передавим всех! Идём к машине! В ней теперь наш дом…
— Идём! — говорит Фокин. — Идём домой…