Творчество - страница 4
Разговор прервала секретарша. Сообщила, что художник, которому правление поручило выехать в Москву для связи с выставочным комитетом, внезапно заболел.
— Плохо, — нахмурился Голованов. — А я как раз вчера сообщил Бугрову...
— Бугрову? Разве Павел Семенович...
— Утвержден председателем выставочного комитета. На этот счет разные слышатся мнения. Сам понимаешь, кое-кому эта кандидатура не по душе. Открыто не говорят, но зато высказывают опасения... Дескать, слишком молод. К тому же не живописец — искусствовед. А я считаю кандидатуру вполне удачной.
— Кто же поедет в Москву? — напомнила секретарша.
— Что, если я? — неожиданно прервал паузу Веденин. — Не возражаешь, если эту миссию возьму на себя?
— Ты?.. Но ты же очень занят?
— Занят. Однако чувствую потребность в короткой передышке.
— В таком случае... Очень удачно!.. И когда мог бы выехать?
— Хоть завтра.
— Превосходно. Так и решим. Только, чур, не, задерживаться. Столица богата соблазнами, а до выставки...
— Не беспокойся. Через неделю доложу о возвращении.
— Так и запишем. В добрый путь. И кланяйся Москве!
...Подходя к дому, Веденин удивленно подумал: «А ведь утром я и не подозревал, что поеду... Впрочем, мне действительно требуется короткий отдых». Вошел в квартиру и сразу направился к жене. Нина Павловна слушала оживленный рассказ Зои.
— Срезалась? — строго спросил Веденин.
— Что ты, папа!.. Перед тобой студентка второго курса!
— Вот как? В таком случае премирую.
— Чем же?
— Поездкой в Москву.
Зоя обрадованно кинулась отцу на шею, но он остановил ее торжественным жестом:
— Отправимся все втроем. И тебе, Нина, полезно проветриться. Выезжаем завтра. Прошу готовиться к отъезду.
Никодим Николаевич с изумлением встретил эту новость (прежде Веденин никогда не позволял себе отрываться от начатой работы). Но тут же, по доброте душевной, нашел оправдание:
— Чудесная мысль, Константин Петрович! Немного отдыха, новых впечатлений... Вот увидите, как затем закипит у нас работа!
После обеда Веденин начал укладывать чемодан. При этом громко, на всю квартиру декламировал: «Москва, как много в этом звуке...» Зоя откликалась пением.
Сборы, хлопоты, беготня.
И на следующий день приподнятое настроение не покидало Веденина.
— Смотри-ка, Нина, какие великолепные проводы. Две музы украшают наш отъезд.
Под этими музами подразумевались Никодим Николаевич и Сергей Камаев, молодой режиссер, знакомый Зои. Они стояли у окна вагона. Никодим Николаевич неустанно кивал Веденину, словно подтверждая: «Все устроится! Все будет хорошо!» А Камаев не сводил с Зои свои чуть лукавые, по-цыгански черные глаза. И тоже кивал. И Зоя ему кивала.
Когда же поезд тронулся, когда позади остался и машущий платком Никодим Николаевич, и Камаев, до конца перрона бежавший около вагона, — добрых полчаса простоял еще Веденин в коридоре, привлеченный азартным спором группы москвичей: какая из станций только что открывшегося метро самая богатая и красивая.
Нина Павловна наконец не выдержала:
— Костя, сейчас же ложись!
Покорно лег, но спать не хотелось. Припоминая дела, которые предстояло сделать завтра, начал располагать их по порядку.
«Из гостиницы сразу же позвоню Бугрову. Если встретиться с ним удастся в этот же день, беседа, вероятно, затянется. Если же не встречусь...»
— Собираюсь, Нина, нагрянуть к Симахину. И отругать его хорошенько!
— Чем же провинился Андрей Игнатьевич?»
— Молчанием! Три месяца, как ни одного письма, ни одной строчки!
— Наверное, был занят. Ты ведь тоже, когда работаешь над картиной...
— Это все так. И все-таки не оправдание. Явлюсь и призову к строжайшему ответу.
— Спи, Костя, спи!..
Вскоре Веденин заснул и проснулся уже под Москвой: вернее, Зоя разбудила, сдернула простыню.
Посмотрел на ее тоненькую, гибкую фигуру и подумал: «Да, быстро летит время!.. Давно ли была девчонкой. И вот уже студентка. Еще несколько лет — инженер-строитель... Чудеса!»
Всю дорогу от вокзала до гостиницы Зоя не переставала восхищаться стремительным движением на магистралях столицы, густым круговоротом площадей, величественностью новых зданий... И сразу убежала: