Твой единственный брат - страница 49

И было от чего. В полутьме Гудков разглядел полку (длинная и широкая доска на рейках в изголовье постели), посуду на ней, книги, буханку хлеба в целлофане, чай в жестянке, консервные банки, мешочек с крупой. Даже какая-то картинка пришпилена над полкой. На полке все расставлено аккуратно. На широкой балке, огибающей чердак, — ровная пирамида напиленных и наколотых коротких поленьев. Эта основательность, аккуратность не вязалась с предположением, что здесь поселился выживший из ума искатель кладов. Но зачем жить на чердаке в наше-то время? Что в глуши — это Олифер еще как-то мог объяснить, самого временами тянуло бросить все и жить в одиночестве. Только почему не в доме, если он есть?..

Олифер накинул плащ, спустился вниз. Утро показалось светлым, хотя все так же безостановочно мутным потоком падал ливень. Гудков пристроился было за ближайшим углом дома, но, увидев неподалеку, за старым маленьким срубом без крыши, неясную шевелящуюся тень, подхватился и зашагал под прикрытие тальника, к бывшему огороду.

Потом вернулся к дому, пытаясь определить, туда ли он попал, куда хотел. Если туда, то здесь должны были стоять четыре дома, а ниже по течению протоки — еще шесть. Он долго оглядывался, стоя на самом краю берега. Дом слева — один. Странно…  Тогда, десять лет назад, никакого одинокого дома тут не было, только те: четыре и шесть. В одном из них жили его давние знакомые. Все это вместе называлось отделением совхоза. Центральная усадьба была отсюда за двенадцать километров, у начала большой протоки.

Теперь Олифер внимательнее присмотрелся к дому, приютившему его. Кажется, похож. В таком доме жила семья — муж, жена и взрослая дочь! Его знакомые даже пытались женить Олифера на ней. Но Гудкову это было ни к чему. Потому и уехал он из родного города, что хотел быть подальше от жены, которой по суду достался пятилетний сын. А дом…  Похож, очень похож. Ну да, крыша выделялась — слишком высоко вознесен конек, отчего дом казался гордым, первым парнем на деревне. Да и стоял повыше других, на бугорке, и от берега дальше. Но теперь он на самом краю, над водой. А где же другие?..

Он начинал понимать. Значит, сбылось то, о чем он предупреждал. Говорил же им, что зря здесь дома построили. Тут ведь песок, сплошной песочек под ногами, до самой преисподней. А если где и перемешан с глиной, так глина — мыло, в воде враз распускается. Вот и вышла боком дурость людская… 

Что ж тогда здесь этот сумасшедший делает? Может, у него тут могила родная, бросить не может?…  Фу ты… 

Олифер подошел к дому с той стороны, что была ближе к воде, и остановился. Прямо под ногами чернел обрыв, а внизу, всего-то с полметра от края, крутясь и зло выстреливая тысячами сосков навстречу струям дождя, несся грязно-желтый поток. До дома ему оставалось всего ничего. А потом…  Что ж, иного и быть не может. Да, а как же этот псих? Олифер только теперь понял, зачем его не очень-то гостеприимный хозяин таскал на чердак песок. Но это же полная дурость! При таком наводнении — пустая трата времени. Тут хоть несколько тонн загрузи на чердак, — не удержишь. Да и зачем? Ради чего? Чтобы жить вдали от людей, да еще на чердаке? Гудкову стало жутковато, опять появилось беспокойство. Надо уходить отсюда.

Олифер вернулся на чердак.

На железном листе горел небольшой костер, а над ним на черном крюке пыхтел чайник. Против дверцы, на свету, стоял большой чурбак, накрытый газетой. По бокам этого походного стола — два чурбака поменьше.

Когда под утро с берега вновь донесся глухой всплеск, Генка уже не мог спать. Он в который раз представил себе, как большой кусок глины погружается в воду, в быстрое течение, как по крыше потоком катится ливень, как повсюду пухнут протоки, сливаются, заливают и смывают острова, и вот уже река без берегов мчится черной массой, и лишь его дом, затерянный на крошечном островке, пока еще стоит, ждет его, а он на маленькой лодке пробивается сквозь дождь, выгребая против быстрого течения, чтобы спасти дом. Совсем немного осталось до островка, а дом уже накренился. От весел руки словно каменные. И вода горой встает…