Твой единственный брат - страница 54

Слово это он вычитал однажды в бабкином письме. Действительно, отец последние годы в отпуске отлеживается, уезжая к своей матери. И был-то не старый — такой, как Олифер. Но этот на месте не может усидеть, а отец, как писала бабка, никуда не выходит, ни с кем не встречается. Мать как-то кричала на него, что только в первые годы они вместе ездили в отпуск, и к морю, даже путешествовали по Средней Азии. «Ну куда все ушло, куда? — кричала мать. — В кого ты пошел? Отец-то у тебя каким был, а? Настоящий мужик, и в доме всегда порядок, и на работе». Деда по отцу Генка не помнил, он умер рано. Но говорили, что характером Генка пошел в него. Особенно упрямством. А отец, когда упоминали про деда, хмурился, вроде недолюбливал его. И еще, как говорили, дед любил уходить в тайгу. А отец по субботам пропадал на заводе, по воскресеньям выпивал, на Генкины просьбы сходить в лес не откликался. Генке казалось, что отец вообще его не замечает, только когда-то, еще перед школой, пытался заставить его все выполнять по режиму, особенно утреннюю зарядку. И чуть что — хватался за ремень, говорил, мол, «инженера из тебя уж наверняка не получится, а в меня отец это вбил. Вот и я в тебя что-нибудь разумное вколочу». Было, конечно, больно, но Генка не плакал, только все сильнее сопел.

— Он, наверно, мне…  чужой, — едва слышно сказал Генка.

— А ты знаешь, — вздохнул Олифер, — я своего отца чуть не за шпиона принимал. Он на заводе работал, а в свободное время все в лес уходил. У нас было много книг о природе. А в лесу, недалеко от поселка, стояла воинская часть. Мне и взбрело почему-то в башку, будто лесом он занимается для виду, а сам, наверно, все в части высматривает, подсчитывает пушки. С какой дурости я стал так думать — до сих пор не пойму. Наверно, всяких книжонок начитался или, может, оттого, что он был строг со мной? А ведь то, что я природой увлекся, даже три курса пединститута, окончил по этому профилю, — это его заслуга. Хотя, конечно, — вздохнул Олифер, — он об этом не узнал. Я в пятнадцать лет из дому удрал, а пока меня не было, — отец умер. И ничего уже не смогу ему сказать и прощения не смогу попросить… 

За спиной Олифера металась на скате крыши черная тень, словно привязанная к свету костра.

— Время у нас еще есть, — сказал Гудков, помолчав, — пусть плотина в деле побудет, посмотрим…  Я тебе про Кукуевку расскажу, вот уж где мы учудили… 

Олифер оживился.

— Кукуевка — это деревня такая в Приморье, в самой глуши. Летом только морем можно добраться, а зимой по зимнику. Я как раз институт бросил, надоело сидеть в городе, дела хотелось, природы. В Кукуевке я преподавал естествознание — ботанику. А с кадрами было плохо, так что еще преподавал и историю, и физкультуру. Восьмилетка у нас была, леспромхозовская. Народ лес заготавливал и браконьерничал. Тайга-то там богатая, рядом теплое море, вот зверья и развелось. Олень, кабан, коза дикая, медведь, рысь. Даже тигры. Ну и рыбы всякой хватало. И грибов, и ягод. Туда бы моего отца, а он, видишь ли, завод хотел построить… 

Браконьерам там было свободно: на весь поселок один милиционер и один рыбнадзоровец. Даже егеря-охотоведа не выделили: мол, по численности населения не положено, да и кто полезет в такую глушь? Но ведь лезли, разве в наш век техники преграды есть? На судах заходили, на вертолетах прилетали. Эти-то, правда, сами в тайгу не лезли, но зато местных нанимали, прямо на глазах портили людей подачками.

Ну вот…  Однажды милиционер обнаружил перед своим домом мешок в кровавых пятнах и записку: «Остальное найдешь в сарае такого-то, в левом углу под половицами». Буквы печатные, подпись — Т. З. Т. И точно, нашли в том сарае ляжку изюбра. С тех пор такие записки стали появляться часто. Подбрасывали их и браконьерам. Такого содержания: «Если сам не расскажешь, как в Голубой пади завалил козу, милиции станет известно, где прячешь карабин и боеприпасы». А это, сам понимаешь, грозило тюрьмой.

Олифер встал, походил по чердаку. Генка лежал на животе, внимательно слушал.

— Короче, развернулась настоящая война. Мы хотели, чтоб люди сами поняли, что плохо, а что хорошо. Мы — это я и мои ученики, многие из них — дети тех же самых браконьеров. Вот почему и не выдавали милиции, где спрятано оружие. Хотели, чтоб без насилия все было, по доброй вале. Конечно, кое-кто и в самом деле притих. Двух-трех посадили, кому-то пришлось уехать из поселка. Два года мы воевали, нас пытались выследить и расправиться…