Тысяча журавлей - страница 37
Великолепие государевой утвари не поддается описанию. Я удостоился видеть его тушечницу, которую он изволил пожертвовать на чтение сутр, когда Шестой принц[56] потерял сознание. Ее украшали писанные золотым лаком гора Хорай[57] на морском побережье и волшебные существа — длинноруки и длинноноги[58]. Удивительно, как положен был лак, как прорисована картина, как отделана кромка.
А когда разбивал сад, промолвил: «Цветы сакуры несравненны, но ветви у нее какие-то жесткие и форма ствола безобразна. Смотреть приятно только на крону»,— и велел посадить деревья сакуры с внешней стороны Средних ворот дворца. Люди пришли в восторг и говорили, что лучше и придумать нельзя.
Еще он повелел посеять семена пышной гвоздики по верху глинобитной стены: цветы неожиданно разрослись на все четыре стороны, словно кто-то развесил парчовые одеяния. Увидив сие цветение, все восхитились — так это было прекрасно.
Однажды господин, Вступивший на Путь, устраивал конное ристалище, и император Кадзан был среди приглашенных. Его парадное платье соответствовало дню августейшего присутствия и, конечно же, не могло оказаться обыкновенным. Экипаж его поистине выглядел так, что ничто в мире не могло с ним сравниться. Все, вплоть до обуви, было достойно людского восхищения; позже, слышал я, ее выносили на всеобщее обозрение.
Он также писал картины, и это было необыкновенно. Легкими мазками блеклой туши изображал катящиеся колеса повозки, намечал обод и спицы, незаметно переходя от светлого к темному,— поистине, именно так и следует рисовать. Как иначе передать слитное кружение колес? А на другой картине изобразил шутника, напялившего на пальцы рук бамбуковые коленца, оттянувшего себе веки и пугающего детей своим видом, а те замерли перепуганные, с красными лицами. А были еще картины, на которых он запечатлел разные сцены — обычаи, принятые в домах людей богатых и бедных, и все совершенно так, как должно. Среди вас, наверное, кое-кому случалось видеть картины государя.
Перевод и комментарий Е. М. Дьяконовой
«РАССКАЗЫ О ПЕСНЯХ»
Ниже речь пойдет о двух повестях раннесредневековой Японии — «Повести об Исе» («Исэ моногатари») и «Повести о Ямато» («Ямато моногатари»). Повестями их приходится назвать за неимением другого термина — ни аристотелевская поэтика, ни более поздние трактаты западного культурного круга не предусматривают названия для такого литературного жанра.
Между тем жанр этот, можно сказать, вполне естествен. Кроме того, как многое в японской культуре, он отчасти навеян китайскими влияниями. Однако, как показывает японская литературная история, из богатого спектра китайских литературных возможностей далеко не все «годилось в дело», и сам отбор и предпочтения Хэйанского периода позволяют нам судить об очертаниях раннеклассической японской словесности.
Что же это за жанр и в чем заключается его «естественность»? Обычно два вышеназванных произведения вместе с еще одним, называемым «Хэйтю моногатари», относят к понятию ута-моногатари (ута) — песня, (моногатари) — повествование, рассказ.
Нужно ли читателю знать название этого жанра? Думаю, что стоит: ведь жанр как понятие относится не только к теории литературы, тот или иной жанр говорит нам о формах культуры и ее специфике в данное время и в данном месте. Само понятие ута-моногатари впервые появилось в XI в., через несколько десятков лет после создания первых произведений этого рода, и вскоре стало обозначать конкретную литературную форму.
Итак, форма эта — собрание кратких новелл, написанных, собственно, ради того, чтобы рассказать — кто, где, когда, при каких обстоятельствах и с какой целью сложил данное стихотворение, то есть пятистишие танка, иначе именуемое ута («песня») или вака («японская песня»). Все три произведения этой формы — «Исэ моногатари», «Хэйтю моногатари» и «Ямато моногатари» — возникли около середины X в., однако что-то вроде таких «рассказов о происхождении песен» можно найти и в предшествующей, то есть более ранней японской литературной истории — например, в мифологическом своде «Кодзики» («Записи древних деяний», 712) и в «Хитати фудоки» («Описания нравов и земель провинции Хитати», около 716).