У алтаря любви - страница 10

Марк ничего не ответил.

– Конечно, согласен, что это позор, – добавил Цезарь, – когда такая женщина, как она, никогда не узнает объятий мужчины и не вскормит грудью младенца. И все же весталки являются надежным оплотом государства, а оно щедро платит им за это. Я сам испытываю к ним теплые чувства. Тебе известно, что они вступились за меня, когда Сулла[11] назначил цену за мою голову, и только за то, что я отказался развестись со своей первой женой?

– Слышал что-то об этом, но не знал ничего о роли весталок.

– Да, именно так. Сама Верховная жрица-весталка вступилась за меня: не Ливия, а ее предшественница – Флавия использовала свое влияние и сохранила мне жизнь, когда я был совсем молод и нуждался в друзьях. Такие услуги не забываются. Во всяком случае, это произошло еще до твоего рождения, и те времена уже давно прошли. Тогда были одни трудности, а сейчас совсем иные, – взгляд его темных глаз сузился. – Ты никогда не задумывался, почему я всегда беру тебя с собой во время миссий личного характера, а не легионеров-телохранителей, назначенных мне Сенатом?

– Наверное, считаешь официальную охрану излишне показной, – неуверенно ответил Марк.

– Дипломатично сказано, – улыбнулся Цезарь. – Но истина в другом: я мало кому могу доверять, в сенате полно моих врагов, всем это известно. Каждый день против меня замышляются новые заговоры. Держать бразды правления в своих руках означает быть постоянной мишенью для них. Ты один из немногих, кто, как мне кажется, ничего от меня не хочет.

– Ты ставишь меня в глупое положение, Цезарь, – снова улыбнулся Марк.

– Все, что тебе надо от жизни, – это награды за хорошую службу, и пока я жив, прослежу, чтобы ты их получал.

Когда они подошли к паланкину Цезаря, Марк положил руку на рукоятку меча.

– Сходи сегодня вечером в Субуру и найди себе женщину, которая утешит тебя, и забудешь о белой розе, – Цезарь похлопал центуриона по плечу. Рабы низко склонились перед императором в поклоне.

– Устал от продажных женщин в ярких туниках с глазами, подведенными углем, благоухающих персидскими духами, с ярко накрашенными губами, шепчущих лживые слова любви, – Марк тяжело вздохнул.

Цезарь пожал плечами.

– Таков удел солдата. Хочешь что-то получше, найди жену.

– Не могу содержать жену на солдатское жалованье, – засмеялся Марк. – Повышение жалования до двухсот динариев в год, которое ты установил, вряд ли сделает кого-то из нас богатым.

– Можно содержать целую армию на ту добычу, которую вы захватили в Галлии и Иберии, – сухо ответил Цезарь. – Все солдаты твоего легиона привезли достаточно и денег, и столового серебра, – он отдернул занавески паланкина и сел в него, обратившись к Марку с последним словом.

– Сходи куда-нибудь сегодня вечером, сынок, и хорошенько развлекись – тебе нужно отдохнуть.

– Я так и сделаю. Сегодня ужинаю в доме сенатора Валерия Гракха.

– Хорошо, у Гракха прекрасная кухня. Передай ему мои комплименты, – Цезарь закрыл занавески паланкина и постучал по крыше, давая знак рабам продолжать путь.

Марк следовал за паланкином. Несмотря на то, что очень уважал Цезаря, не собирался следовать его совету в данном случае.

Он размышлял, как бы снова увидеть золотоволосую весталку, чего бы это ему не стоило.

Отослав рабыню, колдовавшую над ее волосами, Ларвия Каска Сеяна придирчиво рассматривала себя в полированном серебряном зеркале, не понимая, зачем каждый день делать такие замысловатые прически. Со смертью мужа – да и когда он был жив, то едва замечал жену – единственной целью ее жизни оставалось сохранение его священного имени, то есть скучное существование римской матроны, поддерживающей деловые контакты покойного и тратившей его состояние на благотворительные цели. Но она молода и привлекательна: не каждая римлянка могла гордиться густыми светло-каштановыми волосами, большими серыми глазами.

Все ей ужасно надоело.

Она взяла гребень с туалетного столика и приподняла волосы со лба, критически осматривая лицо: конечно, не такая яркая красота, как у ее сестры, светловолосой и зеленоглазой Юлии, но, в то же время, слишком хороша, чтобы всю жизнь оставаться только хранительницей священной памяти консула Сеяны. Как вдове консула, ей представилась возможность свободно тратить свои деньги, а также по своему усмотрению распоряжаться наследством отца, этого достойного римлянина, продавшего ее консулу Сеяну, а ее младшую сестру Юлию – весталкам. Он успел, как считали многие, хорошо пристроить дочерей, прежде чем раб, которого по его приказу высекли плетьми, отомстил, подлив хозяину ртути в вино.