У истоков новой биологии - страница 5

Лысенко не таил своих мыслей. Каждого, кто подходил к нему, он немедленно окутывал сетью своих логических рассуждений, заставлял думать, искать, разгадывать тайну.

Это был бунт. Мысли были еретические. Сейчас, после всех событий, которые произошли в биологии на протяжении последних лет, нам уже трудно представить себе, как нелепо «с научной точки зрения» было в то время думать, что, например, сорт растения может в зависимости от каких-то внешних причин менять свои признаки, что можно «управлять» вегетационным периодом, раз и навсегда установленным для каждого растения природой!

Никто не знает, — нигде это еще не, описано, — какую колоссальную работу проделал Лысенко в течение следующих двух лет. Между тем это был, пожалуй, самый знаменательный период в творческом становлении ученого. Именно в эти годы, обуреваемый жаждой раскрытия возникшей перед ним тайны этой молчаливой растительной жизни, он начал впервые формулировать в своем сознании некоторые простые, но оказавшиеся неожиданно новыми для науки положения. Они отличались только тем замечательным свойством, что в них отражалось то, что действительно происходило в природе, в жизни.

Положения эти накоплялись, цепляясь одно за другое; тогда начал складываться фундамент будущего здания новой науки, еще не имевшей названия.

Вот как появилось одно из первых таких положений.

Взявшись за изучение вегетационного периода, Лысенко, прежде всего, постарался представить себе, в чем состоит самое содержание этого понятия. В самом деле, что происходит с растением в продолжение его жизни? Оно растет, развивается, вегетирует, — так говорила ботаника. Эти слова— растет и развивается — были синонимами: растет — значит, развивается, развивается — значит, растет. И никому не приходило в голову внимательно вникнуть в самое существо того процесса, который этими терминами обозначался. Казалось, что в этом нет необходимости, ибо всякий «понимал, о чем идет речь». Растет — значит, всходит, становится больше, образует стебель, листья, цветет, плодоносит. Все ясно, и, пожалуй, только излишняя педантичность может заставить ученого копаться в этом вопросе.

Да, Лысенко умел быть педантом, когда нужно. В его отношении к различным научным определениям это было особенно заметно. Тут он становился требовательным и непримиримыми. Конечно, научное определение каждого явления, процесса и т.д. должно быть возможно более простым, ясным и наиболее точно соответствующим тому, что оно обозначает в действительности, в природе. Но не это — главное. Главное в том, чтобы определение было действенным: оно должно так раскрывать сущность явления, чтобы уже в самой формулировке был отражен путь к овладению, к управлению этим явлением.

Нельзя не видеть, что именно в этом органическом сочетании исследовательской мысли с практической жизнью, впервые так последовательно и исчерпывающе воплощенном в создаваемой Лысенко новой науке — агробиологии, таятся корни той необычайной действенности, плодотворности, которыми характеризуется вся его научная деятельность.

Формулировке теоретического вывода, этого орудия практического овладения природой, Лысенко отдавал немало внимания. Как только перед ним возникала новая мысль, обобщение, он вовлекал в работу своих сотрудников, случайных посетителей, практических работников земли, — всех, кто попадал в поле его зрения. Он задавал вопрос:

— Что такое вегетационный период?

— Какая разница между развитием и ростом?

— Как определить, что такое сорт, порода?..

Люди думали, высказывали свои соображения, спорили, как правильнее ответить, какие подобрать слова. Лысенко обычно знал содержание ответа, но, даже когда ему предлагали этот ответ, он долго выискивал возражения, оспаривал. В этих дебатах формулировка проверялась, отшлифовывалась с разных сторон, приобретала нужную действенность.

И как бы ни была значительна возникшая в его голове идея, он никогда не таил ее, не вынашивал только в себе, но немедленно, часто еще в форме совсем сырой догадки, предположения, бросал ее возможно большему кругу людей: обдумывайте, возражайте, проверяйте!