У истоков великой ненависти. Очерки по еврейскому вопросу. - страница 58
.
Следует твердо запомнить, что, как парижский Конгресс литераторов, так и 7-й Всемирный Конгресс Коминтерна в Москве, фактически уже в 1935 году объявили национал-социалистической Германии войну и подготовили союз золотого и красного Интернационалов для последнего и решительного боя за спасение мировой гегемонии израильского народа...
А на страницах своей печати жиды уже предвкушали триумфы своей войны:
«Мы довольно заинтригованы сообщением из Москвы», — пишет передовица июльского номера «B'nai B'rilh Magazine», ежемесячника воинствующего иудейского ордена Бнай Брит за 1935 год, — «согласно которому иудейским военкомам — генералу Раппопорту и генералу В. Цейтлину — пожалован орден Ленина, высшая награда в Советской России. И не потому, чтобы мы хотели воодушевляться воинской славой евреев. Наша мысль работает по иудейски, вращаясь в области плугов и серпов, но фантазия наша охотно занимается известными возможностями, которые вытекают из факта наличия выдающихся иудейских генералов в русской армии.
Представим себе, что Россия и Германия находятся в состоянии войны, и кто же командует тогда двумя наиболее активными дивизиями русских? Никто иной, как генералы Раппопорт и Цейтлин.
Всесокрушающие ноги (sic!) Раппопорта и Цейтлина уже отбивают шаг перед воротами Германии.
Арийский начальник штаба стоит, запыхавшись, перед рабочим столом Фюрера: «Ваше превосходительство! Раппопорт стоит перед воротами Рейха! Цейтлин марширует ему вслед!»
Фюрер сидит потрясенный и безмолвный..»
Глава одиннадцатая.
Евреи и воинский подвиг.
В связи с этой героической воинственностью мирового еврейства, интересно бросить взгляд на то, как сами евреи относятся к несению воинской службы и к воинскому подвигу вообще.
Основной закон Талмуда, регулирующий отношение правоверного иудея к воинской службе, гласит:
«Если тебя заставляют идти на войну, старайся выступить последним и вернуться первым».
Посмотрим теперь, как этот закон проводился в жизнь. Начнем с признаний «русского» еврея Г. Багрова:
«Лета мои, по метрическим отметкам, то стояли на одном пункте, то подвергались приливу и отливу, смотря по обстоятельствам. До записи меня в ревизскую сказку, я долгое время совсем еще не родился, а существовал не в зачет. (Общество евреев, избегая подушной и прочей повинности, всеми неправдами уменьшало численность своих членов по ревизским сказкам, скрывая, по возможности, число родившихся незадолго до ревизии). Потом, долгое время считался грудным ребенком. Когда мне наступил, по вычислениям моей матери, пятнадцатый год и когда мои родители начали серьезно задумываться, как бы скорее покончить с моей холостой жизнью, я вдруг вырос по метрическим книгам до восемнадцати лет. (Евреи тогдашнего времени до такой степени строго выполняли веление Иеговы: «Плодитесь и множьтесь», что имели обыкновение сочетать браном молодых детей, не развившихся еще даже физически. На каждом шагу встречались пятнадцатилетние отцы семейства, обучавшиеся еще в еврейских школах, и матери, игравшие в куклы. Правительство обратило, наконец, внимание на эту аномалию и указом воспретило раввинам венчать юношей, не достигших восемнадцатилетнего возраста, а девиц — моложе шестнадцати лет. Ужас, объял евреев при этой страшной вести: они смотрели на эту меру, как на прямее посягательство на главный догмат веры. Страшную эпоху эту евреи прозвали «Бегулес», т. е. смуты. Оставалось единственное средство обойти закон, прибегнув к кошельку. Некоторые, при первой вести об издании указа, сочетали детей даже семилеток. Не успевшие же сделать это до обнародования указа платили щедро ному следует, и метрические книги и свидетельства переправлялись искусными руками, так что сотни малолеток достигали вдруг, по милости чиновников, совершеннолетия, определенного для вступления в брак).
Совершеннолетие мое, однако, продолжалось не больше полугода после женитьбы, потому что рекрутскую повинность начали отбывать по числу совершеннолетних членов семейства. Было необходимо толкнуть меня назад, и я вдруг опять сделался шестнадцатилетним. В этом возрасте я оставался около двух лет. В промежутке этого времени большое семейство наше разбилось на несколько маленьких семейств, и рекрутская очередь отдалилась от нас опять на несколько лет. «Еще несколько лет — и мой Срулик не годится уже в солдаты» — воскликнула моя мать, прижимая меня к сердцу, и я вполне сочувствовал ее радости».