У нас в Крисанте - страница 10

Тот сразу же его увидел:

— Постой… Вот куда этот зайчонок спрятался! Ну как, избавился от кори? А ну, подойди сюда, глазастый!.. Иди, иди! — манит он к себе мальчика.

Михэлука прячется, но хриплый голос жестянщика звучит ласково и многообещающе:

— Эй, господин Пэлтэгуца, запиши в мой счет и леденец для сыночка Рафилы! Да побыстрее двигайся, а то сейчас национализирую все твое добро! — подгоняет он хозяина и нетерпеливо стучит стопкой по столу.

Дядюшка Тасе усаживает Михэлуку на колено и щекочет ему ухо усами.

— Эх, мамин зайчик! Значит, поправился после кори?

Господин Пэлтэгуца сердито захлопывает забранную в сетку дверцу шкафа и косится на мальчика.

— А тебе что здесь надо, сопляк? Ступай к маме! Крестная тоже тебя искала. Марш отсюда! А то я сейчас за тебя возьмусь!

Но Михэлука не торопится — пусть раньше господин Пэлтэгуца отдаст его леденец! Дядюшка Тасе усадил мальчика к себе на колени… В корчме снова раздается хриплый, сердитый голос:

— Ну как, господин корчмарь, я же заказал две стопки и леденец!

Господин Пэлтэгуца рывком хватает с полки бутылку с цуйкой. А ему так хочется схватить за шиворот этого пьяницу Тасе и вытолкать за дверь! Берет в долг и еще нахальничает! Но тогда неприятностей не оберешься. К тому же господин Пэлтэгуца помнит, что мастер ему еще понадобится — ведь конюшню тоже нужно будет перекрыть железом.

— Разве я сказал, что не подам?

Он наполняет две стопки и, тяжело переваливаясь, подходит к столу. Ставит выпивку и бросает хмурый взгляд на Михэлуку.

«А может, мне лучше уйти?» — думает мальчик. Но дядюшка Тасе крепко держит его, гладит по макушке и не сводит глаз с корчмаря.

— А леденец?

— Нет у меня леденцов! Могу дать бублик! — цедит сквозь зубы крестный, протягивая руку к связке, что висит над окном, выбирает бублик и, словно обжигаясь, держит его кончиками пальцев. — Бери, ненасытная утроба! Ступай к своей мамке и скажи, чтоб уложила тебя спать.

Напрасно подталкивает дядюшка Тасе Михэлуку. Мальчик хорошо знает, что в банке есть леденцы. А бублик черствый, как камень. Крестный держит бублик над головой и его заплывшие, как у поросенка, глазки сверкают:

— Хочешь бублик?

— Не хочу! — всхлипывает мальчик и выбегает из корчмы.

Дядюшка Тасе с отвращением сплевывает на самую середину пола.

— Скупердяй же ты, господин Пэлтэгуца!.. Не дал ребенку леденца! Не пожалел замученную его душонку… Не разорил бы тебя этот леденец!

Господин Пэлтэгуца швыряет в сердцах на прилавок серый черствый бублик:

— Ну и нализался ты, Тасе! Да как ты можешь говорить, что это замученный мальчишка? Ты что, хочешь приучить его попрошайничать? Я ли не забочусь о нем? А кто его вырастил, кто крестил? Не будь меня, что стало бы с его матерью?.. Думаешь, легко в наше время прокормить два лишних рта? Пусть хоть дед Хадеш скажет, он хорошо знает, как обстоят дела.

— Так-то оно так… — поддакивает дед Хадеш. — Несчастную Рафилу я чуть живую нашел на большой дороге. Моя Текла выхаживала ее целый месяц день за днем… А когда мы поставили бедняжку на ноги, господин Пэлтэгуца взял ее к себе в услужение.

Дядюшка Тасе вздыхает и пристально рассматривает стопку.

— От доброты господина Пэлтэгуцы недолго и в могилу лечь. Я сегодня утром видел, как эта горемыка под дождем таскала на спине глину. Ежели уж господин Пэлтэгуца надумал снова поставить конюшню, то для такого дела надо было нанять здорового мужика. А он всю работу взвалил на эту несчастную пигалицу.

Господин Пэлтэгуца в сердцах хватает кулаком по прилавку:

— А что прикажешь, вставить ее в рамку и молиться на нее? Каждый должен трудиться! Разве сам я не работаю? Где мне взять деньги, чтобы нанять еще одного человека? Все в округе знают, что я сделал для Рафилы! Не будь меня, она бы подохла со своим щенком! Ведь старый барин Крисанта вышвырнул обоих на улицу! Почему он не захотел их кормить? А разве можно равнять мой достаток с его богатством? Тут еще жене взбрело в голову наречь мальчишку моим именем. Одно уж это должно засчитаться нам на том свете… А когда ударила засуха и я решил отдать мальчишку в приют для сирот, Рафила и ее брат в ногах у меня валялись, упросили его оставить. А ведь в голод не шутка прокормить два чужих рта. А какая мне за это благодарность? Взять хотя бы тебя: приходишь и честишь меня по-всякому — и злой, мол, я, и скупой…