У нас в Крисанте - страница 9
— Сдеру жесть с твоей крыши… обязательно сдеру… и получай свои десять лей!
Но корчмаря эта угроза не пугает. Он продолжает тщательно протирать стопки и стаканы и бережно ставит их на место: стопки для цуйки — по одну сторону, стаканы для вина — по другую. Он их осторожно ставит вверх донышком на прилавок, обитый жестью тем же дядюшкой Тасе. Спокойствие корчмаря еще больше выводит из себя жестянщика:
— Сдеру жесть и с крыши и с прилавка! Провалиться мне сквозь землю, ежели не сдеру!
Михэлуку разбирает смех. Как это дядюшка Тасе провалится сквозь землю?..
Он вытягивает шею, чтобы лучше рассмотреть крестного. А крестный наводит порядок в шкафу, и мальчику видны лишь его широкая спина и завязанные крест-накрест тесемки синего фартука. Вдруг он поворачивается, распрямляет спину и в упор смотрит на дядюшку Тасе. Лицо у Пэлтэгуцы красное, а багровые щеки такие толстые, словно он за каждой щекой держит по конфетке.
— Эх, Тасе, Тасе! — весело смеется он. — Был бы ты чужой человек, я бы не удивился. Но ведь мы соседи. Кто-кто, а ты хорошо знаешь, сколько сразу бед свалилось на мою голову! Уж видно, так мне на роду было написано — сразу в одну ночь без гроша остаться.
— Ну и лиса! Вот ведь как хочешь меня обдурить!.. Ничего, стабилизация денег все равно нам на пользу!.. Теперешние министры правильные люди! Из народа! Кабы встретил их, прямо сказал бы им: «Браво! Спасибо вам!»
— Это ты брось, не такой уж ты умный, — рассмеялся корчмарь.
Но дядюшка Тасе снова обозлился:
— Твоя правда, господин Пэлтэгуца, совсем я не умный! Дурак я, потому и задаром гнул на тебя шею! Будь я умнее, выколотил бы из тебя свои деньги!
— Какие такие деньги, какие деньги? — яростно орет крестный и багровеет, как индюк. — А откуда мне их взять, ежели из-за их стабилизации я лишился всего капитала! Разве это товар? — жалуется он, указывая рукой на полки, заставленные пустыми бутылками. — Эх, каким был раньше мой постоялый двор! А теперь что? Что от него осталось? Развалюха, а не корчма!
— Ха-ха-ха! — смеется дядюшка Тасе, к которому сразу вернулось хорошее настроение. — Так вам и надо! Зачем тебе понадобился домина величиной с поезд? Не так ли? — обращается он за поддержкой к деду Хадешу. — Почему бомба не обвалила мою хибару? Вихрь пролетел и над ней, а хибара как стояла, так и стоит, прижавшись к земле. Почему я не лишился капитала? А? Почему дед Хадеш не лишился капитала?
Господин Пэлтэгуца выпучил глаза и спрашивает в полном недоумении:
— Так какого же черта ты из-за этих двух миллионов всю душу из меня выматываешь?
— Ну, это совсем другой разговор. Я о чем говорю? О доминах величиной с поезд и капиталах, о том, что теперь капиталистам конец пришел, крышка им! Теперь у власти рабочие!
— Вот что, Тасе: у меня в корчме политикой не положено заниматься! — проворчал корчмарь и снова занялся посудой.
Дядюшка Тасе хохочет и бьет себя кулаком в грудь:
— Ничего ты поделать уже не можешь! С помещиками покончено раз и навсегда: крестьяне отобрали у них землю. С фабрикантами тоже покончено. Рабочие отобрали у них фабрики. Кто же еще остался? Только жирные корчмари!
Господин Пэлтэгуца косится на жестянщика и в сердцах резко завертывает кран.
— Хватит! Я не люблю ругаться; и так вижу, что ты напился! Сейчас закрою корчму!
Господин Пэлтэгуца продолжает возиться в шкафу, и снова видна только его широкая спина и завязанные крест-накрест тесемки синего фартука. Дядюшка Тасе нетерпеливо стучит стопкой о стол:
— Эй, хозяин! Подай еще по стопочке — одну для меня, вторую для деда Хадеша. Выпьем за здоровье рабочих! Запиши за мой счет в твои книги.
Дед Хадеш подмигивает и смеется, растягивая до ушей беззубый рот:
— Хватит, Тасе! Хватит! Пошли по домам!
— А что мне дома делать? Жены нет, детей нет! «Я как облако, что по небу летит, как роса, что на заре блестит!..» — запевает Тасе печальным голосом.
Жена у дядюшки Тасе есть, но она хворает… Крестная говорит, что она скоро отправится вслед за дочерьми. Желтая, как лимон, она до того худа, что, кажется, вот-вот переломится. Оттого он, бедный, наверное, и пьет, думает Михэлука, высовывает голову из своего убежища и с жалостью смотрит на дядюшку Тасе.