У нас в Крисанте - страница 14

— Ты на меня в суд подашь? Ты еще осмеливаешься рот раскрыть? Сперва душу ее растерзали, а потом убили! Ей еще двадцати четырех лет не было! Убирайтесь оба отсюда! Нечего вам делать у ее могилы!

Поднялся страшный переполох. Михэлука в ужасе убежал от дяди и с плачем вцепился в деда Хадеша. Арабелла остановилась, тихо заржала, протянула к мальчику морду и обдала его своим теплым дыханием.

Тетка Олимпия что-то шепнула дяде Гавриле, он подбежал к хромому и оттащил его в сторону:

— Оставь, Томе́ка, не надо. Господь бог сам покарает их по заслугам! — попытался он успокоить хромого.

Но тут Томека обрушил свой гнев на дядю:

— А ты разве не виноват?.. Как ты мог допустить, чтобы Пэлтэгуцы так ее мучили. Работала за семерых, пока кровь горлом не пошла! Да какой же ты после этого брат!.. — Он сплюнул и швырнул шапку на землю.

Дядя Гаврила поднял шапку хромого, отвернулся и, опустив голову, тихо побрел за гробом.

Крестный и крестная тут же повернули и поспешили домой, заперлись и не вышли даже, когда тетка Олимпия и дядя Гаврила вытащили все вещи из каморки… Наверное, очень испугались Томеки.

Большой сундук, стол, стулья и узел с постельным бельем погрузили на дядину телегу. Томека усадил Михэлуку на телегу деда Хадеша, рядом с теткой, и заботливо закутал в кожух.

У ворот бабка Текла с плачем обняла и расцеловала мальчика.

— Ну, дай бог тебе счастья, птенчик дорогой! Может, у дяди лучше будет житься, ягненочек мой ласковый!

Растолкав всех, дядя неожиданно подскочил к крестному.

Но Михэлука словно оцепенел. Он не плачет, сидит и не сводит больших испуганных глаз с раскрытой настежь двери их опустевшей каморки. Затем в отчаянии окидывает взглядом стены незаконченной конюшни и широкий двор. Его мамочка каждое утро убирала этот двор. А под навесом кладовой лежит коромысло и стоят пустые перевернутые ведра. Они тоже словно ждут его маму.

Припав к щели в железных жалюзи, крестная не сводит глаз с отъезжающих:

— Только бы топор не украли. Как это я его забыла на дворе! Ох, ох, святая Параскива! Вот какую получаешь награду, когда делаешь людям добро! Черт хромой, нас на посмешище выставил! Этот босяк тебя ударил, а ты хоть бы пальцем пошевелил в свою защиту! Надо было вторую ногу ему переломать.

А господин Пэлтэгуца мечется по пустой корчме, как зверь в клетке.

— Дура ты безмозглая! — орет он. — Этого еще не хватало! Захотела, чтобы начали следствие производить и у меня на постоялом дворе всех допрашивали, что, да как, да почему? Не понимаешь, на каком мы свете живем? Не знаешь, что голодранцы сели нам на голову, плюют в лицо и кричат, что теперь они стали хозяевами? Того гляди, вмешается профсоюз и заставит еще заплатить ей за все годы жалованье.

— Кому заплатить? — спрашивает крестная, заикаясь от изумления.

— Как — кому? Рафиле…

— Куда же ей платить? В могилу?

— Много ты понимаешь! Смирись и молчи. Этот хромой служит в Крисанте. Ты что, не слышала, какой он на меня поклеп возвел? А ведь он записан в профсоюз.

Госпожа Пэлтэгуца в ужасе перекрестилась:

— Ну, раз так, хорошо, что ты не стал с ним связываться. Бог знает какую беду могли на себя накликать! Хорошо еще, что этот сопляк не остался у нас на шее!

— А сиротские приюты на что? — огрызается крестный и наливает себе большой стакан газированной воды. — Даже ихний профсоюз не может меня принудить кормить чужого щенка. Не на таковского напали!..

С дороги зданий не видно. Похоже, будто по ту сторону глухой, увенчанной тремя рядами колючей проволоки стены просто густой лес, окруженный со всех сторон оградой, чтобы никто не смог выбраться из этой чащи. Но вот и железные ворота, на них цепь, а изнутри они заперты на замок. На одном из его столбов висит колокол. Кто хочет пройти в ворота, должен потянуть за привязанную к языку колокола веревку. Но сильно раскачивать не стоит, сразу из-за забора подают голос сторожевые псы; густой, сердитый лай злых собак извещает хозяина, что к его воротам подошел кто-то чужой.

Барский особняк полностью скрыт за листвой деревьев. Он построен на склоне холма, между ухоженным фруктовым садом и виноградником, который тянется до самой бахчи. Высокий квадратный особняк с широкой белокаменной лестницей с трех сторон опоясан просторной галереей. Но по вечерам в особняке светится одно-единственное окно, забранное в красивую фигурную решетку из кованого железа. За освещенным окном до поздней ночи маячит длинная сутулая фигура. Это старый барин Кристу Крисанта, владелец фермы, носящей его имя. Он уже долгие годы живет тут один-одинешенек. Люди рассказывают, что его сын пустил по ветру огромное богатство, которое господин Крисанта унаследовал от жены, богатой горбуньи, скончавшейся лет двадцать назад.