У нас в Крисанте - страница 43

— Мои это вещички, мои! Сколько лет мы работали, спину гнули, а теперь и голову негде приклонить, — бормочет она, в который раз перевязывая свои узлы, словно собираясь в бог весть какую дальнюю дорогу.

Какую вела тетка войну с дядей, чтобы заставить его уехать из Крисанты!

Томека стал механиком машинно-тракторной станции, перебрался в Зэворыту, оставил дяде ружье, и дядя остался в Крисанте один-одинешенек. Предстоящие перемены его как будто совсем не волновали.

— Да пусть устраивают здесь что хотят! Хоть больницу, хоть гостиницу, мне все равно! Государство приказало мне тут остаться, платит за это жалованье, и я с места не сдвинусь!

— «Не двинешься с места»! — передразнивает его тетка. — Торчишь, как воронье пугало на жнивье!.. Ему и горя мало, что я из последних сил выбиваюсь. Как-нибудь ночью прикончат тебя разбойники.

Но, как видно, дядю ее слова совсем не трогают. Ведь он получает жалованье как сторож. Но вот наконец тетка получила долгожданную бумагу со всеми печатями и подписями, документ, удостоверяющий, что луговина и стоящий на ней домик являются собственностью Олимпии и Гаврилы Бреб. Тетка забирает вещи, обоих ребят и немедленно перебирается в крытую камышом хибарку. Наконец исполнилась мечта всей ее жизни — Олимпия Бреб стала хозяйкой!

Скучная и печальная это была зима. Ссоры следовали за ссорами. Чтобы как-то их избежать, дядя редко наведывался в маленький домик. Стоило тетке его увидеть, как она тут же начинала отчаянно браниться. Затем следовали безудержные слезы, и тетка замертво валилась на постель. На другое утро она с трудом вставала, чтобы сготовить ребятам какую-нибудь еду. А мальчики бродили по пустынному двору, словно побитые щенки. Выходить за ограду тетка им не разрешала, а то они уже несколько раз порывались сбежать в Крисанту. Михэлука и в самом деле охотно остался бы там насовсем. Дядя торчал на ферме одинокий как сыч, непрерывно курил и, по примеру Томеки, изредка напивался и спал как убитый. Но Михэлука не мог удрать. Не мог удрать из-за Бенони. Уж очень он жалел этого глупыша. Стоило Михэлуке хоть ненадолго отлучиться из дому, как Бенони принимался отчаянно плакать. А когда они вдвоем убегали куда-нибудь, им здорово попадало от тетки. Ребята очень тосковали по Томеке и при первой возможности мчались на кузню. Может быть, их друг вернулся? Ежик, с которым ребята так любили играть, тоже давно сбежал, и двор усадьбы, в котором теперь не слышно было шуток и смеха Томеки, казался им печальным и заброшенным!..

Щенок Кармины еще не открыл глаз и почти все время спал. Такой он еще был глупый и беспомощный: не умел даже лакать молоко из миски и жалобно скулил, как только мать от него отходила.

Жизнь ребят полегчала лишь к весне. Тетка немного успокоилась, меньше ругалась, готовила вкусную еду, и дядя приходил каждый день обедать. Они больше не ссорились, но у обоих был какой-то больной вид, и они словно избегали смотреть друг другу в глаза. Как-то после обеда тетка спросила дядю:

— Ты пойдешь к Бэкэляну?..

— И не подумаю! Я не стану у ростовщика деньги одалживать! — твердо заявил дядя и, бросив взгляд на глазевших ребят, вдруг изменился в лице и закричал: — А ну, убирайтесь отсюда! Сейчас же убирайтесь!

Дети в испуге выскочили за дверь, и за ними звякнула железная задвижка.

Михэлука расстроился до слез. Мальчику показалось, что там, по ту сторону закрытой двери, решается что-то важное… Может быть, изменится вся эта опостылевшая жизнь с бесконечными ссорами и плачем тетки? Но почему их выгнали?

Задрав курносый носишко, Бенони уставился на брата и тоже озабоченно покачал головой.

— Ну вот, теперь опять ругаются! — вздохнул он.

Но на этот раз ссора длилась недолго. Гаврила Бреб вышел, хлопнув дверью так сильно, что отвалился большой кусок штукатурки, и на стене осталась похожая на огромный лишай уродливая плешь.

— Пойдем проведаем щенка. Может, глазки у него прорезались. Ты обещал его окрестить.

— Я-то обещал, а тетка не разрешает, — пробормотал Михэлука.

— Пойду попрошу, может, позволит.

И, припрыгивая на ходу как козленок, Бенони помчался к окошку и крикнул тоненьким голоском: