У самых брянских лесов - страница 9
Но что за болото — Ловча? Нами, меньшими, оно не изведано. Большун нам объясняет:
— Такое это болото — и за летний день не обогнуть. Топь тож непролазная и змеи кишмя кишат…
А мы на все согласны.
— Пошли, ребята! — подает голос Пашка. — Раз наметили — кровь из носа, а грибков надобно набрать…
— Я перед держать буду, — хорохорится Фекла.
— Ну, раз так, — говорит Большун, — ломайте хоть вот эту березку и цепляйтесь за нее. Будем двигать в один след, как волки, полным выводком.
И полезли в болото. Впереди Фекла, за ней — Васька, Пашка, я и последним — Большун. Он командует Фекле:
— Вправо, влево, прямо держись!
Поначалу болото казалось вовсе не страшным. Но чем дальше от берега, тем труднее путь. Бредешь по пояс в рыжей жиже, болото как живое, так и ходит ходуном: то провалишься в пучину, то дохнет трясина и выкинет тебя наверх. Остановись на минуту — засосет на месте.
Ловчее всех Фекла. Она, как коза в капустнике, прыгает с кочки на кочку без промаха. И посмеивается:
— Ну, ну, ребята! Давай по моим следам!
А у Васьки что ни прыжок, то неудача: попадает между кочек.
— Вот будь неладна! Прорва и есть прорва…
Никудышные дела у меня. Босиком так и прохватываю верхний болотный наст. На каждом шагу ныряю чуть ли не по самую шейку. Хорошо еще, что за мной бредет Большун. Он то и дело выхватывает меня наверх.
Так и бредем, плывем. Припекает ласковое, приветливое солнышко, подувает свежий ветерок, колышет чахлые кусты да желтую траву-осоку. В стороне справа проглядываются просторные заманчивые луговины с белыми цветами. Но это обман. Трясина там и топь бездонная, цветы бездушные. Ступи только — каюк!
Зато раздолье здесь уткам разных пород. Не счесть и дупелей, бекасов. А коростели-драчи без отдыха надрываются:
— Драть, драть, отдирать…
Беспрестанно курлыкают журавли:
— Кут-тырло, кут-тырло, кут-тырло!
Но вот Фекла вдруг замерла на месте и таинственно шепчет:
— Братцы мои миленькие, слушайте, слушайте! Возня какая-то в болоте! Не черти ли чертыхаются?
Вся наша ватага тоже застыла, не замечая, как болото делает свое дело — засасывает. И слышим: впереди, в кустах, барахтанье, охи, вскрехи и фырканье.
Фекла вскрикнула и упала промеж кочек, затаилась.
— Ребята, лоси двигают! Ату, алю! Аля-ля!
И вслед за ним покатилось:
— Держи, лови! Гой, гой!
Лоси бросились в сторону. Затрещали кусты, захлюпала, зачавкала болотная грязь. И постепенно все затихло.
Поднялась и Фекла — вся рыжая, блестят лишь глаза да белые зубы. Трясется, еле лопочет:
— Ой, братцы мои, наваждение! Навовсе чуть болото не затянуло. Где я?
— Да тут ты, на кочке стоишь. Храбрая какая!
— И, родимые мои, крепко я чертей боюсь! Глянула — а там рогастый!
— Да от тебя и черти сбочь свернут, — говорит Ваня, — красива не в меру и лихости хоть отбавляй.
И снова бредем, плывем. Под ногами все хлюпает и волнами ходит, как на пружинах…
Вот какие брянские леса! Казалось, болоту и конца не будет. А вот уже раскинулось перед нами широкое поле. На холмистых перекатах белеют пески. Вокруг поля темнеет мощный бор. И чудится в нем что-то сказочное — простор и величие. Он-то нам и нужен…
Сосны и ели в два-три обхвата, на макушку глянешь — шапка валится.
— Мачтовый, настоящий корабельный, — закинув голову, сообщает Большун.
Но грибов тут и в помине нету. Все ягодником заросло: черникой, голубикой, черномалинником и костяникой. И мы, словно тетеревиный выводок в клюквенном болоте, рассыпаемся по ягоднику на кормежку. Неугомонная Фекла и здесь покоя не дает:
— Васютка, глянь, какие! Глазастые, а смашные — язык проглотишь!
— Дуреха! Да это ж волчьи ягоды, отрава! Скорее водой отпивайся, авось пройдет!
… Скоро мы зашагали в глубь леса. Появились бугры и подернутые мхом лощины. Меняется и лес — красуются дубки, белая береза и липа.
И грибов тут — по десятку, по два в семейках, прямо на виду. Тащиться в этакую даль через болото немного находится охотников.
Фекла, широко раскинув руки, мечется от семейки к семейке белых грибов-боровиков, выкрикивая:
— Чур, мои! Чур, мои!
— Все твои, — смеется над ней Большун. — Снимай-ка платьишко, а то плетушка твоя внакат будет…