У синего моря - страница 13

— Да, пришли. Если бы ты знал, Егор, как не хочется мне снова просить, но что поделаешь, строить некому. В этом году надо подобрать в бригаду строителей сметливых парней и учить, учить.

Директор комбината Невзоров был у себя в кабинете.

— А, Матвей! Знаю, просить будешь. Чего тебе: стекла, кирпича?

— Ни того, ни другого, а просить буду.

— Иначе тебя и не затащишь. Так чего же тебе?

— Выручай, Анатолий Федорович, народу собралось много, строить надо, а плотников нет.

— Теперь понятно, почему пришел с Егором. Плотник плотника видит издалека.

— Это к рыбакам относится.

— Так вы рыбаки и есть, выудите все, что получше.

— Ну, так как?

— И куда бы мне от тебя откочевать, а?

— Теперь уж некуда, — засмеялся Матвей.

— Некуда… Сколько надо?

— Ну, хотя бы человек пять…

— Не смогу. Строим больницу, пекарню, клуб.

— Ну, так сколько же?

— Ты все только просишь, почему юколы зимой не дал?

— У самих мало было. В этом году дам сколько хочешь.

— Слово?

— Слово.

— Ну, ладно, отпущу троих. Идет пароход, среди вербованных должны быть плотники, тогда посмотрим.

Матвей подошел к окну.

— Растет комбинат, а ведь когда я начинал, одна избушка стояла.

— Строим помаленьку. Твое начало, мой конец.

— Ну, конца-то, пожалуй, тут не видать. Сейчас все приходится делать вручную, а вот построим электростанцию, тогда не придется людям на плечах таскать сельдь в Анапке, конвейеры будут. Да и обработка рыбы механизируется. Одним словом, проснется Камчатка.

— Так, значит, рыбу сам обрабатывать будешь?

— Голова кругом идет. Хоть бы с осени предупредили. Подумай сам, — Матвей отошел от окна, закурил, — икрянки нет, тары нет, икряного мастера тоже нет.

— Икряного мастера я тебе дам, тарой обеспечат, а икрянку строй.

— Начали уж. Пойдем, покажи людей.

— Э, нет. Пойдем сперва обедать. Мне от моей Натальи Петровны и так уж попадает, что ты редко заходишь.

— Сейчас не могу, сам знаешь: всюду один, и Егор ждет.

— Егор? А говоришь, покажи. Он наверняка отобрал самых лучших.

— Отобрал… Что они — олени?

— Олени не олени, а у вас место лучше, прямо курорт — зелень кругом, цветы, а мы в песке тонем. Сам бы к вам сбежал.

— Как же, вытащишь тебя. Ну, ладно, пойдем, а то ведь нам домой сегодня.

Когда Невзоров с Матвеем вышел, молодой белобрысый парень допытывал Егора:

— Платить как будете, мне это важно…

— Тебя, Митин, только плата и интересует, а ведь ты комсомолец, — перебил парня Невзоров.

— Так это ж главное, товарищ директор, я, можно сказать, за этим и ехал, коровенка худая, дом надо…

— За длинными рублями, значит?

— Ладно, платить будем хорошо. Ты скажи, как работать будешь? — спросил Матвей.

— Работает он хорошо, — ответил за парня Ильин — худенький старик небольшого роста. Матвей посмотрел на него и подумал: «Где только сила в нем держится? Разве что в бороде, уж больно велика».

— Что смотришь, человек? Не смотри, что тощ, сила в жилах у меня, — лукаво улыбаясь, представился Ильин.

— Уж не надумал ли и ты, Ильин, уйти от меня?

— Надумал, директор. Не жил я среди этого народа, интересуюсь.

— Интересуешься… А если я не разрешу?

— Дело твое, человек. Только, я думаю, какая тебе польза делать мне неприятность? Ты пойми, по воле-то красивее жить.

— Ах, Егор, Егор, что ж ты наделал? Лучшего плотника отнял.

— Так мы-то давно с ним друзья. Он плотник — я плотник.

— А может, останешься, дед, а?

— Слово я дал, не годится человеку перекидываться.

— Ну, что поделаешь! Я вот смотрю на Матвея и думаю: непременно сейчас будет катер просить.

— Так она, потребность-то человека, нескончаема, — ответил Ильин за Матвея.

Матвей рассмеялся.

Уже поздно вечером они прибыли домой.

Огромный пароход «Ительмен» хриплым басом отсалютовал Владивостоку и, разрезая волны, повернул к далекому восточному побережью Камчатки.

Каждое утро, чуть забрезжит заря, худенькая черноглазая девушка поднималась на спардек.

Анка не думала, что приближение родного берега так взволнует, заставит переворошить всю жизнь.

А жизнь начиналась нелегко.

…В юрте слышен дробный стук бубна, ритмичные восклицания: аца-ца, аца-ца. Десяток людей танцуют вокруг костра. Все в кухлянках, торбасах, потные лица щекочет сухая метлика, повязанная вокруг головы. В полумраке пламя костра большой тенью мечется на прокопченных оленьих шкурах юрты, тень эту заслоняют уродливые человеческие, пахнет крепким чаем, сырым мясом, собаками, застарелым терпким потом немытых человеческих тел.