У стен Анакопии - страница 23
После некоторого раздумья он небрежно сказал:
— Тархан Юкук-шад доносит, что приехало посольство от правителя Абазгии Леона.
— А этому что нужно?
— Просят невесту для брата правителя Федора.
Парсбит гневно встала.
— Нашу Чичек>[41] мы отдаем за сына императора ромеев Константина. Лев Исавр стар, Константин скоро сам станет императором. А Федор кто? Брат правителя маленькой страны, подчиненной византийской короне.
Он не имеет даже права на правление. Не по чести сватаются абазги. Что ты ответил абазгским послам?
— Я еще не говорил с ними, потому что и в самом деле не знал, что им ответить.
Парсбит торжествующе взглянула на него; она поняла, что ее царственный внук в нерешительности. Если бы он дал согласие на брак Федора с одной из своих сестер, она из духа противоречия воспротивилась бы этому, но раз он не знает, что делать, то кто же должен знать, как не она? Парсбит подошла к курильнице и бросила на тлеющие угли щепотку какого-то зелья.
Закрыв глаза, она протянула над курильницей руки; чувственные ноздри ее трепетали, вдыхая возбуждающий дым. Она резко повернулась к Барджилю. Грудь ее высоко вздымалась от учащенного дыхания. Она смотрела на Барджиля расширенными зрачками.
— Кто знает, где обрывается тропинка жизни?.. Это знают только боги... Мы спросим богов Юлдыз>[42]... Она умна и послушна... Мы отдадим ее за Федора...
Барджиль с плохо скрытым пренебрежением смотрел на бабку, одурманивающую себя дымом конопли. Он и сам уже почувствовал легкое опьянение. «Пусть устраивает судьбы моих сестер — это дело как раз для нее, лишь бы не вмешивалась в дела войска», — подумал он, но на всякий случай спросил:
— А что скажет солнцеликий?
— Солнцеликий спросит богов, и боги откроют ему тайну будущего. Я сама поговорю с солнцеликим.
Они расстались, довольные друг другом. Парсбит отправилась к кагану. Она взяла у чаушира-привратяика Шоно очищающий факел и вошла к сыну, не снимая обуви, как того требовал ритуал для тех немногих, кто допускался к кагану. Шоно остался у порога.
3
Верховный владыка хазар сидел у окна. Лицо у него худое и желтое, живот сильно вздут. Несмотря на жару, он кутался в теплый халат. Каган взглянул на мать, но в его тусклых глазах было лишь бесконечное равнодушие неизлечимо больного человека. Вялым движением исхудалой руки он приказал унести раздражающий его огонь. Парсбит отдала факел привратнику и тот, пятясь, убрался. Взгляд, который Шоно кинул на кагана и его мать, говорил о том, что ему очень хочется знать, о чем будет разговор. Парсбит внутренне содрогнулась при виде печати смерти, которая лежала на всем облике кагана. Она жалела его как мать, но не желала видеть здоровым. Больной, немощный, он устраивал ее больше; она вкусила сладость власти и уже не могла от нее отказаться. — Я пришла узнать волю богов, — смиренно сказала она.
По бескровным губам кагана промелькнула едва заметная усмешка. Разве может он сказать, что давно уже не беседует с богами? Раз боги отвернулись от него, о чем ему с ними говорить? Он смотрел в окно и вспоминал о том времени, когда, будучи еще мальчишкой, мчался по степи на необъезженной двухлетке, охотился на сайгаков, спал под открытым небом, подложив под голову седло. О, чего бы он не дал за то, чтобы еще раз промчаться на быстром коне с тяжелым беркутом на руке! Лучше смерть в бою с ненавистными арабами, чем вот так заживо гнить в затворничестве. Жрецы избрали его каганом потому, что этого захотел его отец, бывший тогда царем хазар. Но боги не наделили кагана своей карающей силой, иначе как могло случиться, что в бесконечной войне с арабами он не снискал славы победителя? Как позволили боги врагам разорить прежнюю столицу хазар — Семендер? К чему кагану жены и наложницы, если он немощен? «А мать жива и здорова, — со злобой подумал он. — Что ей нужно?» Он устало поднял глаза на Парсбит.
— Боги молчат, когда их не спрашивают, — ответил, он. — О чем я должен спросить богов?.
— Хазарскому царству снова угрожают арабы. Что нас ждет?
— Почему об этом говоришь мне ты, а не Опора трона? Или я уже не каган?
Он сказал это тихо, но с такой злобой, что Парсбит в страхе попятилась.