У стен Анакопии - страница 44

— Гостям надо с дороги отдохнуть, — сказал он.

Леон снова увидел девушку с золотой диадемой. Она смотрела на него и с улыбкой говорила что-то, склонившись к уху красивой женщины лет тридцати пяти. «Должно быть, она из знатной семьи», — подумал он о девушке. Леон не ошибся: это была младшая дочь правителя Картли Мириана — Гурандухт.

Давно в Цихе-Годжи не устраивалось пышных празднеств — в то тревожное время было не до пиров и развлечений, но на этот раз в честь дорогого гостя Мириан и Арчил приказали устроить достойный его пир. Столы накрыли повсюду — во дворах, на площади, а то и прямо рассаживались на траве в тени чинар; пылали костры, над ними жарились целые туши быков, десятки фазанов и павлинов, нанизанных на вертелы; вино лилось рекой. Гостеприимные картлийцы рассадили за свои столы спутников Леона, но тех было мало, на всех не хватило; из-за гостей ссорились. Помирились на том, что абазги дали слово отведать хлеб-соль у каждой группы пирующих.

Во дворце тоже шел пир горой. Леон сидел между Арчилом и Мирианом. Все уже порядком захмелели. Благословивший братскую трапезу старенький католикос Табор устал и временами клевал носом. Служки пытались увести его на покой, но тот досадливо от них отмахивался. Мириан то и дело подливал вина в чашу гостям, сам же почти не пил. Леон тоже захмелел, но держался с достоинством. Дадын пил умеренно. Он больше слушал, о чем говорят за столом, и поглядывал на Арчила и Мириана, замечая, что те только пригубляют вино. Зато эриставы, азнауры и тадзреулы отводили душу за время долгого поста — пили так, как умеют картлийцы — не пьянея, а только становясь красней и красноречивей. Старик знал многих из них еще с тех пор, как бывал при дворце царя Стефанова по поручению покойного Константина, знали и его. Вон сидит кахетинский азнаур Петре, с которым Дадын не раз обмывал усы вином из одной дружеский чаши. Этот богатырь сильно сдал — постарел, поседел. Должно быть, его одолевают мысли о родной Кахети, изнывающей под арабами, о сыне Шакро, сгинувшем в хазарском плену. Дадын сообщил уже Петре о том, что он дал хазарам выкуп за него, но Шакро еще не вернулся, а может быть, не дождался свободы... Петре встретился взглядом с Дадыном, устало улыбнулся ему и поднял чашу. Дадын ответил ему тем же. Справа от Петре сидит его младший сын Зураб — могучий богатырь, а слева — азнаур Дато, через земли которого ехали абазги. Дадын отметил про себя, что его не было в отряде Арчила, и это показалось ему странным.

Кто-кто а Дато должен был проявить рвение в поимке вероотступника Гасана, разбойничавшего на его земле. Перехватив взгляд Дадына, азнаур громко крикнул:

— Эгей, старый камарит, много ли взял ромейских кораблей? Пью за твое здоровье!

Это можно было понять двояко: как похвалу и как намек на то, что абазги не очень-то верны ромейской империи и при случае не прочь вонзить ей под ноготь занозу. Дадыну тост Дато не понравился, но оставить его слова без ответа нельзя; они были сказаны громко, и теперь все притихли, ожидая, что скажет старый абазг, грехи которого кое-кому из присутствующих были известны. Мириан сдвинул брови, Леон глядел в чашу, медленно поворачивая ее то одной, то другой стороной. Арчил предостерегающе смотрел на Дадына. Католикос Табор по старческой тугоухости не расслышал слов Дато. Петре сжал огромные кулаки и уставился на Дато выпуклыми глазами. Дадын неторопливо налил в чашу вина и встал. Меж тем он лихорадочно искал ответ. Он понимал: Дато сказал это не зря; кто-то, если не он сам, подхватит на лету слова Дадына и донесет до императора Льва: хвалился-де приближенный Леона Абазгского за столом царя Мириана, что берет на меч ромейские торговые корабли.

— Ты выпил за мое здоровье, выпью и я за твое — полчаши. — Дадын отпил вино. — Остальное я допью после того, как оторву голову той поганой вороне, которая накаркала тебе про ромейокие корабли. Не к лицу тебе повторять воронье карканье.

Дадын сел и отодвинул чашу. По залу прошел разноголосый гул: одни одобряли ответ, другие обиделись за Дато. Мириан, окрывая усмешку, гладил рукой бороду, Арчил откровенно хохотал — ему понравился ответ старого камарита, о разбойничьих делах которого он знал. Повеселел и Леон; он вздохнул с облегчением и издали поощрительно улыбнулся Дадыну. Зато Дато почувствовал себя оскорбленным. Он вскочил на стол и выхватил меч, но сын Петре сгреб его в охапку и усадил на место. Мириан встал. Все поднялись и повернулись к нему лицам. Только католикос Табор остался сидеть, но и он задрал жиденькую бороденку и приложил к уху ладонь — приготовился слушать.