У стен Анакопии - страница 45
— Один бог над нами, все мы под рукой богом данного нам кесаря ходим. Давно ли мы здесь с доблестными воинами императора изгнали из Эгриси нечестивых магометан? Еще не впитали кровь наши поля, не остыли родные пепелища, не высохли слезы наших жен, матерей и сестер, потерявших в битвах своих мужей, братьев, сыновей, а полчища саркинозов снова черной тучей заливают нашу землю. Кахети в огне, в Тбилиси хозяйничают эмирские прислужники. Поганому врагу мало лишить нас земли, которая кормила наших предков; он хочет обратить картлийцев в мусульманство...
Под гулкими сводами пиршественного зала раздались негодующие возгласы:
— Не быть этому!
— В бой, картлийцы, за веру христову, за нашу Картли!
Мириан поднял руку, призывая к тишине.
— Враг не дает нам вложить мечи в ножны и взяться за орала. В это время грозных испытаний мы все должны быть едины, как пальцы, сжатые в кулак. Тот, кто сеет между нами рознь — помогает поганым.
Все поняли, к кому относятся эти слова. Дато бешено сверкнул глазами на Дадына. Но Зураб придавил его тяжелой рукой.
— За наше братство! — провозгласил Мириан.
— Ваша!
— Пусть дружба Картли и Абазгии переживет века!
— Ваша, ваша, ваша!
Мириан обеими руками поднял полную чашу и под торжественную заздравную песнь медленно осушил ее.
4
Поздно ночью, когда зал опустел, и в светильниках выгорело масло, Мириан поднялся на сторожевую башню и вошел в маленькую угловую комнату. Это. было временное пристанище духовного пастыря всех грузин — католикоса Табора. Простая постель, покрытая ковром, у изголовья — большое распятие, искусно вырезанное из светлого камня. В углу, у иконы, светится крохотный живой огонек лампады. При появлении Мириана старец поднялся.
— Я нарушил твой покой, святой отец.
— Что может потревожить служителя бога? Я уже отдохнул и ждал тебя, сын мой.
Католикос засветил от лампады свечу, воткнул ее в оплывший воском подсвечник и поставил на стол.
— Что скажешь о Дато, святой отец?
— Кого бог хочет наказать, того лишает разума, — сурово проговорил старец.
— А по мне, так лучше бы исторг из него душу. Темная она у Дато. Многое я дал бы за то, чтобы знать, какому богу он молится.
— Ты что-нибудь знаешь? — спросил католикос.
— То-то и беда, что не знаю, поступки же Дато подозрительны. Гасан на его земле зверствовал, а меч Дато в ножнах ржавел. Сегодня же с советником Леона Абазгского ссору затеял. Похоже, хочет он поссорить нас с императором. Вот и суди, какая душа у Дато.
Табор озабоченно пожевал губами, он понимал: Мириан ждет от него совета, но что он может посоветовать? Только просить бога укрепить его дух в борьбе за объединение усилий всех мтаваров и азнауров в войне против мусульман. Будучи последовательным кафоликом>[45], он настойчиво склонял Мириана к мысли крепить Грузию под главенством православной церкви.
— Что армянские нахарары>[46], что картлийские мтавары — все едино волки, терзающие и растаскивающие свои государства по частям, а нечестивым того только и надо: по частям легче покорить народы. Не в одном Дато дело. Много воли дал ты своим азнаурам, а каждый из них спит и видит себя великим мтаваром.
— Мне это известно, святой отец, но азнауры и мтавары — наша опора, они не могут быть сильны без земли и воинов-поселян. Уповаю на то, что перед лицом общей опасности они сплотятся воедино, — сказал Мириан, задумчиво поглаживая бороду.
Его самого беспокоило своеволие азнауров. Задуманная им с братом реформа задерживалась из-за того, что многие азнауры находились вдали от своих земель, занятых арабами, но эгрисских азнауров он укреплял, наделяя землей и крестьянами-воинами. Ныне же некоторые из них претендуют уже па потомственное владение областями, подчиненными им. Другого пути укрепления Картли не было. «Бог даст победу, тогда осуществим реформу по всей Картли», — думал он.
— Святая церковь наша сильна единством православной веры, а государство — единством верующнх. Не забывай об этом, сын мой. Ты защитник веры в триединого нашего господа бога и належда его паствы. Молюсь за тебя денно и нощно. С чем Леон Абазгский прибыл?
— А это мы сейчас узнаем. Арчил приведет сюда его человека — доверенного покойного Константина. — Мириан прислушался. — Идут уже.