У стен Анакопии - страница 47
Все перекрестились.
ПОСЛЕДНЯЯ СТРЕЛА ГУДЫ
Злее птицы кровожадной эта хищная стрела... Фируз Машрики
1
Гуда происходил из семьи, связанной дальними родственными узами с дадыновым родом, и его безоговорочно приняли как своего, К Богумилу же вначале относились с недоверчивостью, ничем, впрочем, открыто ее не высказывая. Но скоро отношение к нему изменилось к лучшему. Этому способствовали большой рост и непомерная сила Богумила — достоинства, издревле почитаемые всеми народами, но более всего — сам правитель. Леон знал Богумила еще в Константинополе; он не раз видел его среди охраны священного Палатия, втайне восхищался могучей статью славянина. С Гудой же разговаривал по-абазгски, дабы поупражняться в родном языке, как того требовал от него Деметрий. Увилев их среди дадыновых людей, Леон удивился, но вида не подал, лишь небрежно заметил:
— Не понравилась служба у императора?
Он полагал, что они тайком покинули Палатий. Богумил и Гуда смутились: неизвестно ведь, как правитель Абазгий отнесется к их непослушанию Лонгину.
Не прикажет ли заковать и отправить обратно? Видя нерешительность побратимов, Леон добавил:
— Как вы здесь оказались, мне до того дела нет. Одно знайте: на моей земле вам нечего опасаться. А все лучше бы вам ромейским купцам на глаза не попадаться.
Тогда Гуда поведал Леону обо всем, что с ними произошло, ничего не утаил, и о том, как стали они, с Богумилом побратимами, тоже вспомнил.
— Славных воинов лишился император, — усмехнулся Леон, а потом обратился к Богумилу: — Теперь ты свободен. К чему лежит твоя душа?
— Далеко моя страна, а все ближе, чем от Палатия. Если дозволишь, погощу у побратима, а потом уйду к своим. Заждались меня родичи, а пуще всех — мать с отцом. Не ведаю, живы ли? — отвечал правителю Богумил. — Бог милостив, дождутся. А покуда не хочешь ли послужить мне — моих воинов искусству мечевого боя обучить? Известно мне: в этом с тобой никто не сравнится. Отпущу с наградой, какую заслужишь.
— Великую честь оказываешь мне. — Богумил низко поклонился, коснувшись рукой земли. — Послужу тебе и твоему народу не за награду — за доброту твою и гостеприимство. Вели отобрать крепких воинов. Трудно будет мое учение.
Леон тут же отдал распоряжение Дадыну выделить сотню воинов и снарядить их ромейским оружием. Потом повернулся к Гуде:
— Не прошу — приказываю: готовь лучников по своему разумению... Ну-ка, покажи свое искусство. — И тут же распорядился: — Дайте ему лук и стрелу.
Гуда понял: не прежний подневольный императору юноша говорит с ним, а правитель. Он взял поданый лук и для пробы потянул на себя тетиву. С облегчением заметил: не столь тугой, как тот, из которого он раньше стрелял; на прежний лук у него еейчас не хватило бы силы. Вложив стрелу торцом и тетиву, поискал глазами цель. В сотне шагов от них на сухом суку ворона чистила клюв. Быстро, почти не целясь, Гуда пустил в нее стрелу. Ворона упала. Абазги с восхищением защелкали языками, но Леон упрекнул:
— В Константинополе ты выбирал цели потрудней.
— Мои руки еще слабы и давно не держали лук, апсха.
— Набирайся сил, упражняйся сам и других учи. Чтобы не хуже палатийских лучников были. Смотри, за это мой спрос с тебя, — строго предупредил Леон.
Когда он ушел с Дадыном, Богумил произнес:
— Князь... Такому послужить — душе отрада..
Богумил горячо взялся, выполнять наказ абазгского князя. Сотню самых рослых и сильных молодых абазгов поселили лагерем. Учил их Богумил по всем правилам воинской науки. Тяжела была эта наука: часами он заставлял молодых воинов рубить шесты, бегать и прыгать в полном ромейском воинском облачении, учил быстро строиться щитом к щиту неодолимой стеной и ощетиниваться копьями; показывал, как выбить меч из рук противника, как одному биться с двумя и тремя врагами разом. Но самым трудным и ненавистным для абазгов упражнением было держать в вытянутой руке меч. Чуть ли не до обморока довел он однажды людей, неподвижно стоявших в тесных латах и шлемах, под палящим солнцем. Изнемогавшие от тяжести мечей руки воинов одеревенели и клонились к земле. Прохаживаясь перед строем, Богумил подправлял их.