У стен Анакопии - страница 58

Молодой ромей благоразумно решил держать язык за зубами. Иначе его старый отец сгниет в яме, а ему самому в этих краях больше не торговать. «Пусть абазги дерутся между собой, мне до этого дела нет, лишь бы выручить свои деньги и спасти отца».

Сколь ни настаивал Мидас, Савва не согласился выгружать воинское снаряжение, пока не получил сполна деньги. Подозревая обман, Мидас сам проверял каждый меч, шлем, латы, щит — снаряжение было превосходным. Сын Мидаса Гобар складывал его под навесом, за высоким частоколом возле большого каменного дома цандрипшских дадалов. Савва все время беспокойно оглядывал берег, что не ускользнуло от внимания Мидаса, и как только была выгружена последняя связка мечей, приказал отчаливать и поднимать паруса.

— Что спешишь, купец, погости. У нас и поговорить есть о чем, — сказал ему Мидас.

— Благодарю за милости мое приглашение, но у меня приказ: немедля возвратиться в Константинополь, — ответил ромей.

Чей приказ, он не сказал, а Мидас понял ромея так, что приказ этот исходит от Зенона. Старый дадал, однако, заметил, что Савва перекрестился с явным облегчением. Но он не придал этому значения — торопится.

— Да покровительствует тебе Николай-угодник! — пожелал Савве Мидас.

Купец низко поклонился ему и перешел на корабль. Когда тот отчалил, Мидас сказал сыну:

— Похоже, ромей чего-то боится.

— У наших берегов камаритов нет, чего ему бояться, — усмехнулся Гобар. Мидас понял скрытый смысл слов сына и рассмеялся. Он отослал людей, помогавших разгружать оружие, и когда те ушли, тихо заговорил:

— Сомнения меня одолевают, не поздновато ли начинаем? Леон укрепился, его все абазгские роды поддерживают, а нас кто? Наши, да Дигуа со своими родичами. А много ли их осталось? Дадыновцы более половины их перебили, а те, что у нас спрятались, какие из них воины?

— Завтра пошлю к аланам вестника, как договорились. Оружия теперь хватит.

Мидас недовольно покачал головой.

— Проливать кровь абазгов руками чужаков — бог не простит нам этого.

— Ты что, отец, уж не боишься ли?

— Стар я, чтобы бояться... О тебе думаю, о роде нашем... — Я от своего не отступлюсь. Анакопийский трон предков верну — на том клятву дал.

Мидас тяжко вздохнул.

— Силен Леон...

— Что и говорить, силен, — согласился Гобар. — Он даже апсхой велит себя называть. Апсха!.. — Темно-карие глаза молодого дадала мрачно сверкнули, а красивое лицо, окаймленное густой черной бородой, исказилось ненавистью. — Голову этого апсхи я насажу на кол и отдам на потеху воронам... Двоим нам тесно на этой земле: либо я, либо он...

— Горяч ты, а в таком деле горячность — только помеха... Думай о том, как потом с аланами сладишь, какой ценой платить им придется, — с укором сказал старик и перекрестился. — Да поможет нам бог!.. Выставь охрану у оружия, а утром посылай к аланам.

Не спится Мидасу. Думы одолевают старого дадала. Тонко плетут они с сыном паутину заговора против Леона, да все ли сделано для того, чтобы сохранить его в глубокой тайне? Мидас не смог сесть в Анакопии, как задумано им было еще в молодые годы — крепко держал покойный Константин власть в своих руках. Теперь вот Гобар испытывает судьбу. Удастся ли ему вернуть цандрипшским дадалам утраченное предками архонтство? Не лучше ли просто отложиться от Абазгии с помощью аланов? В Палатии их поддержали бы. Но Гобару этого мало. Анакопия, а с ней власть над всей Абазгией — вот его цель... Уже и оружие привезли — будет чем вооружить аланов, без чего тайные союзники цандрипшского дадала не соглашались помочь им в борьбе против Леона, а сердце Мидаса неспокойно. Чем ближе решительный час, тем оно бьется тревожнее. «Все ли сделано, чтобы сохранить поход в тайне? По самому краю ходим... Придут аланы, как потом заставить их уйти?..» Тревога гложет Мидаса. Он ворочается, кряхтит. Мидас встал, зачерпнул ковшиком воды, напился, потом вышел по малой нужде. Ночь темная, беззвездная. Восточный ветер раскачивает за частоколом мохнатые шапки деревьев-великанов. Шумит лес, шумит море. Мидас удивился тому, что не слышно привычного рыдания шакалов. Обычно они шныряли поблизости и даже проникали во двор, подбирая остатки еды и всего, что можно грызть и жевать. Сегодня же их голоса доносились откуда-то издалека; но зато они были многочисленней и дружней, чем обычно. К чему бы это? Сознавая, что теперь ему до утра не уснуть, Мидас спустился по лестнице во двор и направился к навесу. Там было темно и тихо, костер погас. Мидас раздосадованно подумал: «Спят. Сейчас их взбодрю».