Убить графомана - страница 6

— Вы кто такие? — спросил Игорь.

— Антон Сапожников, — представился парень. — А это Ник, он из Дании.

Растаман из Дании разразился длинной тирадой на плохом английском. Этот язык Игорь учил только в школе, да и звучание заметно отличалось от того, что Игорю годы назад доводилось слышать от учительницы и одноклассников, так что для него вся фраза слилась в невнятное лопотание, разом напомнившее наиболее безграмотных гостей из южных республик, не знающих даже русского.

На помощь пришёл Сапожников. Он, правда, язык тоже знал не ахти, но основную мысль донёс. Ник оказался непуганым приверженцем демократических ценностей, считающим, что в некоторых случаях помощь следствию стоит оказывать даже если придётся признаться в том, что посреди ночи они забили косяк с покойником.

К тому моменту самому Нику было уже весело, и даже, пожалуй, чересчур, но Трофимова он запомнил. На памяти европейца было не так много людей, способных высмолить самокрутку с травой "на слабо" и столь же "на слабо", заполировать бутылкой коньяка. Иностранцы от столь фееричного проявления русского пофигизма в исполнении ныне покойного Трофимова настолько обалдели, что даже не стали возражать, когда какой-то лысоватый человек лет сорока ухватил его под руку и утащил с собой, что-то быстро говоря по-русски. По мнению Ника этот человек не мог быть никем иным, кроме как маньяком-педофилом, как раз и совершившим зловещее преступление, предварительно надругавшись над своей одурманенной жертвой. По мнению Антона всё это было редкостной фигнёй, а Трофимова поймал пьяный Семецкий. Кто такой Семецкий, в двух словах Антон объяснить не смог, но этого вне всякого сомнения выдающегося человека тут, похоже, знали поголовно все, кроме иностранцев.

— Семецкий, говорите? — Игорь встал. Проснувшееся паранормальное чутьё толкнуло его к окну номера.

— Это он? — спросил он у Антона, указывая в окно. Давешний жизнерадостный человек, замеченный Игорем ещё в первый визит, так никуда и не делся. Он стоял у перил крыши, ухватив за локоть какую-то невысокую рыжую женщину лет тридцати, и что-то увлечённо ей рассказывал. Та с отчаянием внимала.

— Надо же, опять рыжую поймал! — восторженно сказал Антон. — Во даёт!

— То есть, это он, — кивнул Игорь и полез в окно.

— Во! — радостно сказал Семецкий, указывая своей спутнице на Игоря, — Смотри, я же говорил, что кто-нибудь придёт!

После этого слова полились из него сплошным потоком. На свою спутницу, шустро сбежавшую к распахнутому окну, он даже не обратил внимания.

— Представляешь, — сказал он, обращаясь к Игорю так, словно был с ним давно знаком, — а нас тут забыли. Все окна закрыли, я Машке говорю, что кто-нибудь придёт — спустимся. Она Мэри по-ихнему, а по-нашему, значит Машка. А я Семецкий. Мы в окно вышли, по крыше погулять. А потом нас забыли. Ребята пошли в столовую завтракать, и пропали. И номер закрыли. А мы тут ждём, ждём, а никто не приходит. Я тебе рукой махал, а ты тоже штору задёрнул. А мы думали ты нас выпустишь, а ты взял и штору задёрнул. И вообще, давай знакомиться, я вот Юрка, а ты?

— Пиндюра Игорь Валерьевич, — Игорь раскрыл корочку перед глазами собеседника, воспользовавшись паузой в его бесконечном словоизлиянии. — Я хочу поговорить с вами про Александра Трофимова…

Договорить ему не дали разверзшиеся хляби словесные.

Семецкий относился к тем людям, что могут говорить не прекращая, перескакивая с одного на другое и снова возвращаясь к теме разговора. Привычка для собеседников утомительная, но зато очень скоро Игорь оказался в курсе не только истории знакомства Семецкого с Александром Трофимовым, но и узнал о нелёгкой писательской карьере покойного. На конференцию Трофимов прибыл не просто так, а с целью завоевать издателя путём личного знакомства. Россыпь текстов в его сумке, оказывается, предназначалась для проведения массированной атаки на всех, кто теоретически мог их напечатать.

— Я Сашке хотел помочь рукопись кому-нибудь отдать, — сказал Семецкий. — Он роман написал. Пусть бы посмотрели, я так подумал — хорошо, если Сашку напечатают. Я люблю когда хороших людей печатают. Сашка вот хороший. Только на дворе ночь уже была, часа четыре. Кому его роман отдавать? Я спать пошёл. А Сашка нет. Может сейчас уже спит где. Он молодой, Сашка, когда много выпьет — спит. Не знаю где, он, вроде на коврике у кого-то вписался. Я вот на коврик не вписываюсь. Я считаю, что кровать своя должна быть. А то потеряешься. Я вот не люблю теряться. Я как-то в Ирландии потерялся…