Учебные часы - страница 8

— Скажи мне вот что: ты пришел сюда, чтобы попытаться заполучить поцелуй Бог знает ради чего, и я должна быть польщена твоим вниманием? Умоляю тебя. Кем ты себя возомнил?

Я открываю рот, чтобы сказать ей, но она перебивает меня.

Снова.

— Ты завоевал какой-то особый статус — может, табличку со своим именем на ней? Главное парковочное место в вашем доме братства на весь сентябрь?

Она хочет, чтобы я был откровенным? Ладно.

— Я не состою в братстве, но да, на самом деле, я кое-что выиграю. Получу пятьсот баксов, если ты поцелуешь меня, и честно сказать, мне правда есть, куда потратить эти деньги.

Теперь она облокачивается на спинку, балансируя на ножках стула как чувак.

— Ах, так ты прервал мое исследование, чтобы для потехи вести себя как мудак. Ради денег.

— По сути, да, — я пожимаю плечами. — Пять сотен баксов это пять сотен баксов.

Затем мы подводим итоги, оценивая друг друга с нескрываемым интересом. Она не особо скрывает, что осматривает мое тело, прячась за непроницаемым выражением лица, начинает с моих ботинок и поднимает взгляд вверх.

Я знаю, когда ее глаза падают на мой плоский рельефный пресс. Чувствую, когда они лениво пробегают по моим плечам и медлят, когда перемещаются к моим раздвинутым ногам, к промежности на моих джинсах.

Длинные темные ресницы, покрытые черной тушью, трепещут. Безупречная, бледная кожа покрывается румянцем. Ее губы, не могу не заметить, поджаты, но приятно полные.

Чертовски мило, за исключением того, что я совершенно не могу сказать, что она думает.

— Ты знаешь, что у тебя чертовски непроницаемое лицо?

— Спасибо.

Я наклоняюсь к ней.

— Как тебя зовут?

Она закатывает голубые глаза.

Я беспечно пожимаю плечами.

— Если ты не скажешь мне, то буду настаивать на имени Сексуальная Библиотекарша.

Ее глаза блуждают сверху вниз по моим накаченным, закинутым на спинку стула, татуированным рукам.

— Видишь ту женщину с седым пучком и кардиганом, которая каталогизирует словари? Это библиотекарша.

Теперь я закатываю свои глаза.

— Ни фига себе, действительно похожа на нее. Но если сравнивать, тебе не хватает только седых волос, озлобленного выражения лица и занудных очков, — ее руки касаются оправы, обрамляющей ее голубые глаза. — Впрочем, неважно, ты совпадаешь по двум из трех. Трех главных признаков сексуальной подавленности.

— Я не сексуально подавленная.

Я прикидываюсь, будто у основания моей толстой шеи вокруг горла одето ожерелье, и трогаю пальцем воображаемый жемчуг.

— Почти удалось меня одурачить.

Ее глаза сужаются.

— Если так ты стараешься быть обаятельным, то у тебя ужасно получается. Мне казалось, ты пытался поцеловать меня.

— Значит, ты об этом думаешь?

Она замирает на мгновение, берет ручку и рисует маленькие круги в своей записной книжке.

— Ты бы удивился, если бы я сказала «да», не так ли?

Я посмеиваюсь.

— Да.

— Погоди — хочу запомнить момент, когда скажу эти слова, — она искоса смотрит на меня, словно делает фото у себя в голове, затем медленно говорит: — Да. Я об этом думаю.

Не. То. Что. Я. Ожидал.

Эта цыпочка не шутит?

— Серьезно? — выпаливаю я, брови взлетают на лоб. — Ты не стебешься надо мной?

Она пожимает плечами.

— Конечно, почему нет? Я могла бы использовать триста долларов.

Люди не очень часто меня удивляют, но Сексуальная Библиотекарша… она просто шокировала меня до усрачки.

— Триста долларов?

Какого хрена!

— Не обижайся, но я не дам тебе больше половины денег; это не входит в сделку.

Она поднимает наушники, всовывая обратно в ухо сначала один, затем второй с самодовольной, удовлетворенной улыбкой.

— Тогда до встречи, Оз.

Я улавливаю, как она снова закатывает глаза, прежде чем согнуть шею, ручка приходит в движение и она возвращается к своей учебе.

Я вздыхаю.

— Ладно. Пятьдесят баксов.

— Двести пятьдесят.

Она даже не поднимает голову.

Какого черта?

— Что за бред? Ты, правда, не поцелуешь меня просто так?

— Нет, конечно, — она осматривает сверху донизу мой точеный торс, глаза воспринимают мои массивные бицепсы и тату лишь с умеренным интересом. Затем она вскидывает бровь. — Ты не совсем в моем вкусе.

Лгунья.

— Котенок, даже если бы ты сидела на этом стуле в одном своем проклятом ожерелье, то все равно не стала бы лучше на мой вкус.