Удивительные истории о врачах - страница 25

Иду смывать краску, профессор же облегченно вздыхает и привычно открывает холодильник. Последняя тренировка

Ирина по привычке проснулась в пять утра. За окном было темно и не по-декабрьски влажно. Еще месяц назад она бы мечтала, что ей не придется вставать в такую рань и тащиться на полупустом трамвае в госпиталь. Что можно будет спокойно поваляться, потом с удовольствием выпить кофе, почитать, в конце концов, даже посмотреть телевизор.

Но это все в прошлом, сегодня она могла сколько угодно наслаждаться свободой, но этого ей не хотелось. Она встала, привела себя в порядок, аккуратно застелила кровать. Долго разглаживала покрывало. Ирина сейчас все делала медленно и основательно, просто чтобы подольше быть занятой какими-то, в сущности, пустяками, на которые раньше даже не обратила бы внимания. Хорошей хозяйкой она себя никогда не считала, умела по-быстрому сварганить что-то на скорую руку. Сейчас, вооружившись поваренной книгой, она по всем правилам готовила никому не нужный борщ, причем целую кастрюлю, съедала сама две тарелки, а остатки выливала. Все это была совершенно не ее жизнь. Ирина примеряла ее на себя, как новое платье, которое было ей ни по цвету, ни по размеру.

Закончив с кроватью, она налила себе большую кружку кофе и подошла к окну.

Она вновь открывала для себя, казалось, знакомый двор.

С удивлением Ирина подсчитала, что парадных в доме не четыре, как она всегда думала, а пять. Одна была с торца дома и была укрыта за большим деревом.

Она не заметила, когда поменяли или перекрасили горку на детской площадке. Кажется, раньше перила были белые.

Странно, она так хорошо помнит, как красные Леночкины рукавицы почему-то казались ей пятнами крови на операционном поле. Она тогда даже вздрогнула. С другой стороны, какие еще ассоциации могут возникнуть у хирурга при виде красного на белом.

Из раздумий ее вывел резкий телефонный звонок.

Так рано могла звонить только Лена из Калифорнии. Она хорошо знала материнские привычки и понимала, что перед грядущими переменами в жизни мама точно не спит.

Ирина поспешно взяла трубку:

– Мамочка, ты в порядке? Главное, не волнуйся. Пересадка во Франкфурте два часа, ты спокойно все успеешь. Мы в Сан-Франциско тебя встретим. Там таможня для тех, кто на постоянное место жительство, отдельная, тебе все покажут.

– Да не волнуюсь я. Все, детка, не трать деньги. Грише привет, скоро увидимся.

Повесив трубку, Ирина осмотрела полупустую комнату.

Так, ну, кажется, действительно все, багаж давно ушел, остались только две сумки с дорогими сердцу вещами.

Большой желтый конверт лежал отдельно. Ирина Леонидовна не могла решить, надо ли вообще его брать. В нем все ее пациенты: мальчики и девочки, радость и боль, удачи и поражения детского кардиохирурга – доктора Гольдберг.

Ирина машинально открыла конверт и начала привычно перебирать фотографии, скрепленные с собственноручно сделанной выпиской. По закону фамилии пациентов фигурировать вне больницы не имели права. Да ей и не надо. Она всех и так помнит, до мельчайших подробностей. Можно было и по годам не раскладывать, но педантичный Миша любил аккуратность во всем.

Он бы и собирался быстрее, организованнее, точно бы знал, что взять, а что оставить.

Ирина Леонидовна была великолепным хирургом, но дом был всегда на муже. И Леночка появилась благодаря ему. В этом Ирина даже самой себе боялась признаться. Разве она тогда решилась бы оставить ребенка? Только закончила институт, впереди аспирантура, кафедра. Она уже оперировала. Бабушек-дедушек не было. Миша настоял. За руку – в загс, а оттуда сразу в женскую консультацию, и с Леночкой потом всё больше он сидел: кормил, гулял, в ясли устраивал.

Вот была пища для соседских кумушек! Кто-то сгоряча обронил, что, мол, мать-кукушка. Вспыхнула тогда, покраснела, хотела отбрить, да Миша отговорил. Опомнилась, впрямь, стоит ли? Разные они были по характеру, а жили дружно. Оба детдомовские, выросли вместе. Миша сразу заприметил задохлика из блокадного Ленинграда. Ира всё хмурилась, смотрела исподлобья, молчала, как немая. Только один раз крикнула в голос, страшно, когда гроза началась, и бросилась к нему, прижалась всем тощим, дрожащим телом. Он обнял раз и на всю жизнь. Потом, чуть что, сразу ночью всем телом жарко искала его, а утром глаза отводила, смущенная своей же страстью. Миша только посмеивался, но видно было, что доволен. Любил ее и Леночку до беспамятства.