Удольфские тайны - страница 51

Эмили попросила объяснить, какое неприличное поведение она имеет в виду.

– Какое! – возмущенно воскликнула мадам Шерон, не думая о том, что ее нескромные подозрения выглядят гораздо неприличнее. – Разумеется, речь идет о встречах с кавалером, незнакомым твоей семье.

Щеки Эмили покрылись слабым румянцем; гордость и тревога боролись в ее душе. Думая, что такая реакция до некоторой степени подтверждает обвинения тетушки, она не могла унизиться еще больше, оправдывая свое совершенно невинное и непреднамеренное поведение. Она просто упомянула об обстоятельствах знакомства Валанкура с отцом, о ранении и о последующем совместном путешествии, а также о случайной встрече вчера вечером. А в заключение добавила, что молодой человек признался в расположении к ней и попросил позволения познакомиться с родственниками.

– И кто же этот искатель приключений? – осведомилась мадам Шерон. – Каковы его притязания?

– Это он должен объяснить сам, однако отец знал его семью и считал ее репутацию безупречной, – ответила Эмили и сообщила кое-какие известные ей сведения.

– Ах, в таком случае, кажется, это младший из братьев! – воскликнула мадам Шерон. – Разумеется, нищий. Замечательно! И что же, всего за несколько дней знакомства мой дорогой брат проникся дружескими чувствами к этому бродяге? До чего же на него похоже! В молодые годы он постоянно поддавался безотчетной симпатии и антипатии, когда никто вокруг не видел повода для проявления таких чувств. Больше того, мне всегда казалось, что люди, которых он не одобрял, на самом деле были намного симпатичнее тех странных личностей, которыми восхищался. Но о вкусах не спорят. На него всегда так влияла внешность нового знакомого! Я же совсем не обращаю внимания на черты лица: по-моему, это просто нелепая восторженность. Разве внешность имеет какое-то отношение к характеру? А что, если достойному человеку досталось несимпатичное лицо?

Последнюю фразу мадам Шерон произнесла с торжествующим видом, словно только что сделала великое открытие, и посчитала этот вопрос раз и навсегда решенным.

Спеша завершить пустой разговор, Эмили поинтересовалась, не желает ли тетушка подкрепиться. Мадам Шерон с готовностью направилась в замок, однако не оставила тему, которую обсуждала с самодовольством и строгостью к племяннице.

– Я с сожалением замечаю, – проговорила она в ответ на какое-то замечание Эмили относительно физиономики, – что ты унаследовала многие предрассудки отца, в том числе и расположение к людям исключительно из-за их внешней привлекательности. Полагаю, после столь краткого знакомства ты считаешь, что пылко влюблена в этого молодого человека. Тем более что ваше знакомство случилось при таких романтических обстоятельствах!

С трудом сдержав слезы, Эмили возразила:

– Когда мое поведение будет заслуживать строгого осуждения, у вас появится возможность высказаться. А до тех пор из чувства справедливости, не говоря уже о семейной привязанности, прошу вас воздержаться. Я никогда намеренно вас не оскорбляла, и теперь, после смерти родителей, только от вас могу ждать доброты, так не заставляйте же меня еще больше сожалеть об утрате отца и матери.

С трудом произнеся последние слова, Эмили бурно разрыдалась. Вспомнились деликатность и мягкость родителей, проведенные дома счастливые дни, по сравнению с которыми грубость и бесчувствие мадам Шерон показались особенно горькими и довели едва ли не до отчаяния.

Больше оскорбленная прозвучавшим в словах Эмили упреком, чем тронутая ее горем, мадам Шерон не произнесла ни слова, чтобы облегчить печаль. Несмотря на очевидное нежелание принять племянницу, она все-таки стремилась к ее обществу. Главной ее страстью неизменно оставалась власть. Она знала, что лишь выиграет, поселив в своем доме осиротевшую беззащитную родственницу, на которой можно безнаказанно вымещать любые прихоти и капризы.

Войдя в замок, тетушка распорядилась, чтобы Эмили собрала вещи для поездки в Тулузу, поскольку захотела немедленно отправиться в путь, но племянница принялась ее уговаривать подождать хотя бы до следующего дня и, наконец, тетушка согласилась.