Удовольствие - страница 37
Жиральд взглянул в окно, на темное небо, и в ушах зазвучал звенящий голос.
«Ты немножко глупый».
Да… кажется, это действительно так. Будь он посообразительней, то разве дал бы Анжелики уйти? Разве перестал бы сражаться за право обладать единственной девушкой, полностью доверявшей ему когда-то, в красочном прошлом?
«Я люблю тебя, Жиральд».
— Я люблю тебя, Анжелика!
Он не произносил этого после их расставания, не говорил, даже уверенный, что его не слышат. Сейчас за словами следует особенно острая тишина, но Жиральд приглядывался к ней, тайно желая, чтобы признание дошло до адресата. И на секунду ему показалось, что Анжелика затаила дыхание и вздрогнула, только это всего лишь воображение. Она не слышит его, как и в тот раз, когда они так неудачно попрощались друг с другом.
А, может, кто-то свыше шутит над ним столь извращенным и жестоким способом? Когда он начинает делиться собственными чувствами с ней, то постоянно натыкается на стену непонимания или незнания. Что это? Злой рок?
Неожиданно Жиральд услышал странные хрипы, и опустив взгляд, заметил, как дрожит обессиленное тело Анжелики… Черт, он ведь намеревался оставить ее в больнице, однако упертые, как быки, врачи повторяли, что из-за обычной простуды не стоит поднимать шума, и ей станет намного легче дома. Еще и Катерина Новик, непонятно куда исчезнувшая после того, как сдержанно поблагодарила Жиральда за бывшего мужа, не забыв при этом испепелить его презрительным взором.
Да уж, мать у Лики совсем не подарок, как и тетя, не проявившая ни грамма удивления, когда он выносил ее племянницу на руках из кабинета. Наоборот, посторонилась, пропуская его вперед с драгоценной ношей. Чудная семейка! Тем не менее как давно Жиральд не испытывал удовольствия держать в объятиях хрупкого ангела.
— Жиральд, где ты? Жиральд!
Он застыл, парализованный услышанным, не в силах двигаться. Снова показалось? Какими пытками испытывает его судьба, выдавая долгожданное желание за призрачную реальность.
— Жиральд, — сухие губы зашевелились быстрее, и мужчина внутренне напрягся, как струнка, пока отчаянный зов не повторился. — Жиральд, где же ты?
— Я… здесь.
Жиральд старался произносить два слова как можно спокойнее, сдерживая вибрирующую в голосе тревогу. Он неуверенно протянул пальцы, дотрагиваясь до горячего запястья, и Анжелика вцепилась железной хваткой в его руку. Если бы ее веки не были прикрыты, а сама она не находилась в таком состоянии, он мог поклясться, что она осознает происходящее. Она — та соломинка, удерживающая его на грани смерти, средоточие всего мира, единственно цель, к которой он двигался несмотря ни на что.
Он любил ее.
Растворялся в ней. Со всей страстью, на которую только была способна его израненная и мрачная душа. Самозабвенно и мучительно. Медленно и губительно.
Он болен ею. Давно и безнадежно. Неизлечимо. Навсегда.
Жиральд прекрасно знал, как называется то, что с ним творится. И не обманывался по поводу грядущих перемен. Она просила его уйти? Что же, он ушел. Никому не известно, чего стоило ему это решение. И как часто он ловил себя на мысли бросить все, забыть о ее желаниях и просто быть с ней.
Боль — пронзительная, вонзающая иглы горечи в сердце — стала его постоянной спутницей. Он не боялся ее, не жаловался, прятал за твердую стену молчания и работы, но, если бы его спросили, что такое настоящая боль, Жиральд описал бы это чувство в разных красках, не забыв ни об одной, даже самой незначительной, детали.
Его боль — это разлука…
Он бы никогда не потревожил Анжелику, будучи уверенным, что она, на самом деле, в безопасности и счастлива, но в лживом и подом мире, созданным Алексом Девуа, ей нет и не будет места.
Все могло сложиться иначе…
Счастье было так близко. Стоило поднять руку — и оно угодит прямо к нему, будто мяч.
Но он сам оттолкнул его от себя, и теперь оно казалось лишь миражом. От этого становилось противно и мерзко, и Жиральду с огромным трудом удавалось находить баланс на грани.
— Мне холодно, Жиральд, — в бреду неузнаваемым сиплым голосом прохрипела Анжелика, и мужчина в сотый раз проклял поспешное решение увезти ее с больницы. Согревая теплым дыханием холодные пальчики, Жиральд надеялся, что подозрительные хрипы не имеют никакого отношения к началу острой пневмонии. Она тяжело и надрывно дышала, наводя на него ужас.