Уезжают навсегда - страница 4

будем плыть мимо времени,

мимо леса,

мимо троп, где темно,

будем петь и пить

дешевое какое-нибудь вино,

и свет через нас проходит уже, смотри,

этот свет не вовне нас, этот свет внутри,

это свет, что соединяет нас,

никакая смерть не сильнее нас,

так пребудет во веки веков и сейчас,

потому что ни смерти, ни страха, ни времени нет,

только бьющий из самого сердца свет,

бесконечный предвечный свет.

Привыкали к жизни. Привыкнем к смерти.

К безымянным крестикам, к прочим верте-

лам, уготовленным ныне живущим,

сообразно рангам, на свете сущим.

Уходя, не ври, что вернешься скоро.

Привыкали к жизни. Теперь — к дозорам.

Отличать зенитку от миномета

по разрывам снарядов за два километра.

Но всю жизнь — всю жизнь! — привыкали к жизни,

к колебаниям курсов, к дороговизне,

привыкали и к бедности, и к изобилью,

и совсем забыли про смерть, забыли.

Привыкали жить и верить любимым,

и не верить в смерть. Пролетали мимо

сводки новостей, прогнозы погоды.

Привыкали жить, не считая годы.

Чернозема вкус касается губ.

Чернозема хватит и вширь, и вглубь.

Я пишу землей по треснувшим окнам:

«Ничего, ничего. Ко всему привыкнем».

В город пришла война.

В город ложатся мины.

В городе разорвало водопровод,

и течет вода мутным потоком длинным,

и людская кровь, с ней смешиваясь, течет.

А Серега — не воин и не герой.

Серега обычный парень.

Просто делает свою работу, чинит водопровод

под обстрелом, под жарким и душным паром.

И вода, смешавшись с кровью, по улицам все течет.

И конечно, одна из мин

становится для него последней.

И Серега встает, отряхиваясь от крови,

и идет, и сияние у него по следу,

и от осколка дырочка у брови.

И Серега приходит в рай — а куда еще?

Тень с земли силуэт у него чернит.

И говорит он: «Господи, у тебя тут течет,

кровавый дождь отсюда течет,

давай попробую починить».

Смерть придет, у нее будут твои глаза.

Женщина стоит на балконе,

развешивает бельё.

У степного ветра ледяные ладони,

он рвёт лепестки во дворе моём.

И лепестки, кремовые и белые,

яблоневые и абрикосовые,

сбиваются в стаи, избавляясь от тела,

и летят, бесконечно розовые

в лучах восходящего солнца,

летят на восток и на запад,

на юг и на север,

и по всей по земле несётся

их исчезающе нежный запах.

Женщина стоит на балконе,

ветер рвет бельё у неё из рук.

Скоро он станет спокойней,

кончится линия, закроется круг.

Я стану маленькая, меня позовут домой.

У смерти моей будут руки твои,

и взгляд будет твой.

Пахнет невидимыми яблоневыми лепестками

Пахнет водой, бьющейся на причале.

Смерть будет качать меня твоими руками,

мне очень нужно, чтобы меня качали.

Потому что я совсем не герой, ну какой из меня герой.

Потому что я ребенок, и кот, и камушек твой ручной.

Женщина стоит в лучах тишины.

Лепестки летят на четыре все стороны,

рассказать, что никто не хочет войны.

На все на четыре стороны,

над степными просторами.

Истончившиеся до запаха лепестки;

их качает ветер и песенку им поёт,

безымянны они, невидимы и легки,

никогда не кончится их полёт.

Для тех, кто погиб в бою,

есть специальный рай,

где не надо просыпаться по крику «Вставай»,

где вражеская не прет пехота,

не утюжит прицельно арта,

где нет дурака-замполита,

штабных бумаг,

вообще ни черта

из земного страшного;

и в обед

борщ с картошкой жареной вместо галет.

В какой-то момент

он стучит по столу специального

ангела такого в погонах,

строгого ангела, увиденного впервые,

говорит: да сами ебитесь тут в этом сонном

омуте; я требую увольнительную на боевые.

Ангел что-то чертит в блокноте пальцем.

Он говорит: я понимаю,

вам неважно, кто там у меня остался,

но имейте ж совесть, мать вашу в рот,

там же до сих пор-то война идет.

Ему вежливо объясняют:

все это не по правилам,

как бы самого окончательно не угробило.

Понимаете, говорят ему,

мертвые там ничего не могут,

это не я придумал, не сердитесь вы, ради Бога,

просто у вас там совсем ничего не будет,

ну зачем вам все это видеть,

как цветком распускается мина,

как гибнут люди,

вы ведь уже разучились

быть, любить, ненавидеть, то есть,

когда ваши там

будут с жизнью прощаться, вы вообще не сможете ну никак вмешаться.

Он стучит по столу, разбивается чашка,

у ангела порезаны пальцы.

в крови у него пальцы,

и ангел крылом машет,