Украина в оранжевом интерьере - страница 19
Как известно, нет пророка в своем отечестве. Поэтому, в оценке двух сил, столкнувшихся в 1709 г. под Полтавой, сошлюсь на авторитет чужестранцев. Согласно Вольтеру, под Полтавой сошлись две разные ипостаси человеческого характера, два антипода. По одну сторону — Карл XII, любитель опасности ради удовольствия, по другую — царь Петр I, осторожный политик, воевавший в интересах своего государства и народа. Один безрассудный, от рождения расточительный; другой — расчетливый и целеустремленный... Один — рискующий прошлым, другой — будущим... Если бы Карл XII был убит, это в конце концов была бы только потеря человека и Швеция осталась бы такой, какой она была... Если бы был убит Петр I, то с его смертью потерпело бы крушение все его дело, а значит, погибла бы и Россия.
Классик шведской литературы А. Стринденберг резко выступил против шовинистов и пангерманистов, пытавшихся прикрепить на свои штандарты имя «последнего викинга» Скандинавии и использовать его для борьбы со «славянской опасностью с Востока». Чтить своих государственных деятелей, утверждал он, это прекрасно, но «обожествлять губителя страны могут позволить себе только сумасшедшие». Современный шведский историк С. Уредссон, говоря о положительной оценке Карла XII представителями «новой» исторической школы, называет ее шокирующей и объясняет, что ее базой являлся страх и презрение к России и к русским.
Не этими ли чувствами руководствовались и нацисты гитлеровской Германии, видевшие в Карле XII идейного предшественника, обратившего свой меч против «славянских варваров» на Востоке. Риббентроп, выражая недовольство неприсоединением Швеции к «Антикоминтерновскому пакту», утверждал, что шведы утратили «дух Карла XII». А близкий к печально известному ведомству доктора Геббельса историк О. Хайнтц называл шведского короля, не больше не меньше, как спасителем европейской цивилизации от «славянской угрозы».
Нечего и говорить, в «хорошей» компании оказался президент Украины, воспылавший энтузиазмом воздвигнуть памятник этому борцу со славянскими варварами. В их числе ведь были и украинцы. Морально акт В. Ющенко сродни поступку его идейного предтечи И. Мазепы. Это тоже измена. Если и не России, в неприятии которой украинский президент последователен, то определенно памяти тех наших предков, которые не смирились со шведской оккупацией, но с оружием в руках отстаивали честь и независимость родной земли.
По мнению некоторых историков, исповедующих принцип нового прочтения истории, празднование 300-летия событий, связанных с военно-политическим выступлением гетмана Украины Ивана Мазепы и заключением украинско-шведского союза, должно было содействовать утверждению в памяти украинцев осознания своей отдельности от русских, выведению украинской истории за пределы имперского нарратива и даже, будто бы, интеграции Украины в Европу. Подобные утверждения, странные для историков, не содержат буквально ничего реалистичного и здравого.
Должны же они знать, что никакого украинско-шведского союза в природе не существовало. На этот счет нет не только межгосударственного договора, скрепленного подписями гетмана Мазепы и Карла XII и их печатями, но и какого-либо письменного свидетельства о его существовании. Ничего фиксированного о том, на каких условиях Мазепа перебежал к шведскому королю, нет. Знаем только о заявлении, вложенном писарем П. Орликом в уста гетмана, о том что он «не желал и не хотел христианского кровопролития, но намеревался, прийдя в Батурин с шведским королем, писать к царскому величеству благодарственное за протекцию письмо» и объявить в нем о переходе под протекцию «короля шведского». А еще, будто бы, Мазепа надеялся на то, что его новый статус будет оформлен юридически отдельным соглашением Карла XII с Петром I. П. Орлик назвал эти надежды «безумием».
Из сказанного следует, что Мазепа не составил ни письменного заявления о выходе из российского подданства, как это сделал в свое время гетман Иван Выговский, ни договора с Карлом XII о государственном статусе Гетманщины под шведским суверенитетом. Исследователи полагают, что такое соглашение было заключено постфактум, когда Мазепа фактически уже не был гетманом и оно не могло иметь формы межгосударственного юридического акта.