Укразия - страница 28

Остановился, вздохнул полной грудью воздух, но поперхнулся густым туманом, закашлялся и пропал в одном узком переулке.

Тзень-Фу-Синь, как кошка, как смерть, шаг за шагом шел за ним.

Условный стук в дверь: три подряд, два через паузу.

И провокатор исчез за дверью. Тзень-Фу-Синь выждал и остановился камнем.

В комнате, куда вошел провокатор, было накурено.

Густой синеватый дым клубился, закрывая потолок.

Окна тщательно были завешены одеялами и рогожами.

Железнодорожная пятерка вместе с одним из членов Ревкома заседала.

Лентулову обрадовались.

— Мы думали, что ты уже влопался.

— Еще не добрались, — улыбнулся Лентулов, тихо поправляя в кармане деньги.

— Товарищи, мы растем, мы крепнем, скоро будет назначен час…

Стук в дверь. Условный стук.

Три раза подряд, два через паузу.

Лица у всех побледнели. Один жест — и револьверы в каждой руке.

— Кого еще нет?

— Все.

— А Макаров и Катя?

— На работе.

Молчание. И только ветер, врываясь в разбитое стекло, поддувал рогожу.

— Я отворю.

И тихо, с револьвером в руке, скользнул к двери Горбов.

Приоткрыл дверь, и в руку ему — бумага…

В зажатые пальцы жесткая рука сунула записку.

Рванул дверь. Открыл.

Никого.

Ночь… Пустой переулок, глухой, беззвучный… Ни звука, ни шороха…

Горбов бросился по переулку к улице. Никого. Тишина.

Бледный, сжимая в руке записку, он вернулся в комнату.

— Нет никого.

— Что у тебя в руке?

Горбов взглянул на руку с сжатой бумагой между пальцев и удивленно передал записку Савелию. Савелий, прочтя записку, побледнел и, обведя всех глазами, положил записку текстом вверх.

Только отрывистое дыхание, а глаза, глаза впились в эту записку, до крови напрягаясь, вчитываясь в эти строчки. Провокатор…

Провокатор… Эхом в мозгу. Провокатор — эхом в дулах револьверов.

Лентулов побледнел. Товарищи впились в него глазами.

Танец «черного дыма» окончился. Офицеры обступили китаянку плотным, сладострастным кольцом, мешая ей набросить шарф на голое тело.

Макаров, позевывая, подошел к столику англичан.

— Вот что, лорды, покупаю доллары и фунты.

— Не продаем, — немного резко ответил Дройд, раздосадованный уходом Кати.

Макаров зевнул, встал и, равнодушно оглянувшись, неожиданно поймал пристальный взгляд Каменщикова. «Куда делась Катя?» — пронеслась мысль, и острая боль отразилась на лице Макарова.

Макаров ловко опрокинул бокал вина и, прищелкнув пальцами, беззаботно, немного наивно, предложил.

— Покупаю колокольчики, господа, покупаю…

— За какую валюту?

— Доллары, фунты.

— Ну, тогда только по официальному курсу.

— О, с удовольствием, генерал. Для вас готов и по официальному, — улыбнулся Макаров, раскрыв свой бумажник.

Деньги стали менять все. Даже Энгер и Иванов разменяли по колокольчику, дав их Макарову в сложенном виде. Не глядя и не разворачивая, Макаров положил небрежно деньги в бумажник.

Снова вино…

Англичане пересели к генеральскому столику. Дройд занялся Самаровой.

Легкий флирт, шутки, и через смех шла торговля с Самаровой, которая своими обнаженными плечами и томным взглядом обжигала Дройда.

Генерал ухаживал за Барлеттом. А Макаров, приняв меланхолический вид, бродил по курильне, думая найти Катю.

К тюрьме, глотая тьму, мимо кладбищ, мчался вихрем автомобиль.

Ветер рвал шляпу, но не мог охладить острого желания Кати спасти хоть одного красного из рук белой смерти.

Она не могла разобраться, ни откуда записка, ни каким образом вмешался шофер-англичанин.

Ворота тюрьмы. Окошечко. Старческое усталое лицо привратника и машинизированное лицо часового.

Переговоры…

— Проезжай, мадам, с богом…

— Немедленно пропустить.

— Ночью никого не велено.

— Болван, не видишь, с кем говоришь, — крикнула Катя и сунула записку в лицо привратника. Завтра же тебя арестуют.

— Простите, ваше превосходительство, простите, — забормотал привратник, — разве я виноват. Не признал, — и, открыв ворота, сторож плюнул в сторону и сквозь зубы: — Шкура генеральская.

Наконец Катя легко вбежала в караульное помещение.

Дым, чад от прикрученной лампы, чайники, кружки, куски хлеба, махорка, огрызки сахара, несколько брошенных засаленных карт, портреты «верховных правителей» Деникина и Колчака, перевитые георгиевской лентой, сразу бросились в глаза.